Уильям Б. Уисдом собирал сочинения Вулфа много лет. Он планировал установить ему памятник в Гарварде – собрать коллекцию материалов Вулфа, которые он мог достать, включая, как он надеялся, и страстные любовные письма Вулфа и миссис Бернштайн. В этих письмах были собраны их самые сладкие и горькие чувства. Одной из наиболее запоминающихся, вычитанных им цитат была, например, следующая: «Моя полногрудая, среброволосая еврейская сучка, я люблю вонь твоих сливовых подмышек».
В июне 1943 года Элин написала Перкинсу:
«Осмелюсь сказать, что в будущем я могу смириться с мыслью о продаже моих писем к Тому, но пока что это не так, даже несмотря на то, что это законно. Все это – шок для меня, но на деле значит невероятно мало в сравнении с человеческим горем, царящим сейчас на земле. Итак, я объявляю конец этого дела. Хотя я всегда ношу в себе боль того, что наши с Томом отношения так и не прояснились, пока он был жив. Вероятно, этого бы и не случилось. В них было так много всего, это длилось так долго, то время было великолепным, и даже в конце в глубине души он знал, что мы значили друг для друга».
Позже Перкинс попросил миссис Бернштайн отдать в коллекцию и ее письма к Тому. Она согласилась, но не захотела просто так отдавать их Уисдому, который, как она считала, пытается извлечь материальную выгоду из бумаг Вулфа. После нескольких лет переговоров Уисдом смог приобрести коллекцию. Миссис Бернштайн потребовала, чтобы каждая копейка из предназначенных для нее денег была перечислена в еврейские благотворительные организации. Она объяснила это условие Максу тем, что «это будет возмездием за все те оскорбления в адрес евреев, которые Том бросал мне».
Тем летом Перкинс увидел экранизацию романа «По ком звонит колокол». Он был в восторге, когда узнал, что главную роль играет Гэри Купер. Этот актер нравился Перкинсу очень сильно, Макс дважды смотрел фильм «Сержант Йорк» с его участием. Правда, после просмотра экранизации Макс отметил некую ограниченность своего любимого актера и обстановки в целом. Он написал Ивену Шипмену:
[283]
«Конечно, Гэри Купер был в своем репертуаре – что хорошо, но он не Роберт и даже близко на него не похож. Частично виной всему субъективная сторона истории, или вся история в целом была потеряна. Возможно, это было необходимо».
Единственный кинофильм, к которому Перкинс проявлял интерес, была лента «Атака легкой бригады». Он не хотел смотреть весь фильм, только саму атаку. Макс уговорил дочь Пэгги сходить с ним в кинотеатр. Он разместил ее так, чтобы она могла одновременно видеть и экран, и своего отца, стоящего в фойе. Они ждали кульминации полтора часа. Когда Пэгги увидела, что Эррол Флинн готов возглавить атаку, подала знак. Перкинс пересек фойе и встал в проходе, наблюдая за маневрами подразделения. После этого Макс и его дочь спешно удалились.
Эрнест Хемингуэй провел на Кубе лучшую часть прошлого года, «занимаясь… чем бы он там ни занимался». Макс написал Ивену Шипмену:
«Старик был занят, патрулируя на своей лодке местные воды в поисках немецких субмарин».
Хэм говорил, что это важная работа, и не мог писать, пока продолжается война. Перкинс готов был поверить в его презумпцию невиновности, но знал, что здесь было и нечто другое. Марта Геллхорн-Хемингуэй только недавно отправила Максу роман, который Scribners решило опубликовать. Все три года брака она провела в путешествиях и написании статей для «Collier’s».
«Когда мы вернулись домой из плавания, Марта подумала, что папа продолжит писать, – вспоминал младший сын Хемингуэя Грегори. – Тот ответил ей: “Теперь ты в нашей семье писатель, Марти”». И он говорил совершенно и абсолютно серьезно!.. Вначале Марти была польщена, затем – удивлена, а после почувствовала отвращение. Помощь в ее карьере – это хорошо, но то, что самый известный американский писатель собирался уйти на покой в возрасте сорока четырех лет, через два года после завершения “По ком звонит колокол”, было немыслимо даже для такого первопроходца в борьбе за права женщин, как Марти».
Ей стало интересно, куда испарился боевой дух, который около шести лет назад привел Хемингуэя в Испанию. Уже ходили слухи о том, что они с Эрнестом отдалились друг от друга. Пока он бороздил океан, она отправилась в Англию как военный корреспондент. Эрнесту это показалось признаком, что она отвернулась от него. Он написал Перкинсу, что ему «чертовски одиноко» и «чертовски хочется снова писать».
Но вскоре Хемингуэй, и без того раздраженный и чувствующий себя нелюбимым, вспыхнул из-за небольшого спора по поводу гонорара за переиздание старых книг. Он пришел к убеждению, что Чарльз Скрайбнер хочет поссориться. Хемингуэй твердил, что его не волнует, если Скрайбнер думает, что, мол, «Старый папаша не достоин уважения» или что с ним носились больше, чем он того стоил. В острый момент стало ясно, что отношения Эрнеста с издателями могут пойти по тому же пути, что за минувшее десятилетие случилось и со всеми остальными. Грегори Хемингуэй вспоминал об отце:
«Он разорвал отношения со всеми старыми друзьями, которые помогали ему. С Шервудом Андерсоном, Гертрудой Стайн, Скоттом Фицджеральдом… И теперь его собственный образ Старого папаши стал слишком велик для него самого».
Но даже в период расцвета его мании величия, как вспоминал Грегори, «он никогда не отказывался от Перкинса». И причиной тому была непоколебимая порядочность Макса. Хемингуэй сказал, что останется в Scribners при одном условии – Макс никогда не будет с ним ссориться, «потому что вы мой самый верный друг, а еще – мой чертов издатель». Он надеялся, что Перкинс поймет, что его неспособность писать не была связана с тем, что он «высох как писатель или чокнулся». На самом деле он хотел писать так сильно, что иногда «не иметь времени на это было хуже, чем сидеть в тюрьме». Он надеялся, что Перкинс поверит, что за целый год у него не было времени написать ни единого слова. Он заверял, что все это время собирал материал и, когда он будет готов, сможет придумать что-то на основе всего, что пережил или узнал. Он сказал Максу, что ему, как и всегда, понадобится немало времени, чтобы «остыть», прежде чем он сможет снова вернуться к работе. Перкинс никогда не сомневался в Эрнесте, но все же сказал одному из коллег:
– Боюсь, что Эрнест поверил в свои собственные выдумки о себе… и что он уже никогда не сможет снова писать по-настоящему.
В мае 1944 года Хемингуэй понял, что вся его ловля подводных лодок бессмысленна. Он решил догнать Марту и отправился в Европу, чтобы посмотреть на войну. Он поехал в Нью-Йорк и навестил Перкинса. Тот посчитал, что Эрнест выглядит хорошо, и по-доброму подшутил над его великолепной седой бородой, которую тот отрастил, дабы защищаться от морского солнца и ветра. В июне, работая на «Collier’s», Хемингуэй докладывал о событиях по обе стороны Английского канала, освещая высадку в Нормандии. После он присоединился к Четвертой дивизии и несколько недель находился в непосредственной близости от всех событий. Хемингуэй пообещал Максу, что если ему удастся выбраться оттуда живым, то он напишет для Scribners нечто очень ценное, «задевшее очень тонкую струну в его последней вылазке». В этой книге, по его словам, «будет море, воздух и земля». Хемингуэй также сказал Перкинсу, что его нынешние занятия «вылечили» его от жены. Забавно, говорил он, что «одна война зажгла в его сердце любовь к женщине, а другая ее погасила».
