Перкинс знал только то, что Эрнест «чертовски тяжело» работал над книгой, но больше ничего. И в самом деле, поток новостей от писателя практически иссяк. Макс мог это понять.
«Это хорошо, что вы не пишете писем больше, чем необходимо, – отмечал он. – Я не могу себе представить, как можно весь день писать книгу, а потом еще и письма». Переписка самого Перкинса тоже сошла на нет: прошло больше года с момента его последнего письма к Элизабет Леммон. Он был поглощен разочаровывающими его рукописями, которые постоянно приходили.
«Переписка требует работы мысли, но не всем хватает времени думать», – говорил он. О чем Перкинс и думал в том году, так это о смерти своих друзей. После нескольких лет страданий умер Эдвард Шелдон. А также ирландский критик Эрнест Бойд, муж Мадлен Бойд. Ближе прочих его семью задела трагическая гибель одной из племянниц Макса, которую сбил автобус на Пятой авеню. Дочери Макса говорили, что больше никогда не смогут посещать Виндзор, так как хорошо помнят время, которое проводили там со своей кузиной. Перкинс и сам давно отказался от этого места по схожим причинам.
«Я не понимаю, как англичанам удается жить поколение за поколением в одном и том же месте, – написал он своему другу, – ведь там накопилось так много трагедий».
В 1946 году издательство Charles Scribner’s Sons отпраздновало свой сотый год «ответственного книгоиздания» выходом неофициальной истории компании под названием «Создавая множество книг». Ее написал Роджер Берлингейм, чей отец был старшим редактором в Scribners, когда Перкинс только-только поступил на работу тридцать шесть лет назад.
Берлингейм описывал отчаянную борьбу Scribners за попытку поддерживать свои стандарты, несмотря на то что стоимость производства за последние шесть лет подняла стоимость книг на сто процентов. В других издательствах утонченное и благородное дело книгоиздания поддалось современным обезличенным и статистическим методам работы. Scribners же изо всех сил старалось придерживаться своих устоявшихся методов. Издательство по-прежнему оставалось в рамках подчеркнуто семейного дела. Чарльз Скрайбнер работал в старом кабинете в северной части здания, сидя под портретами своего отца и деда. Он принимал посетителей и работников и отличался «мягким юмором», как писал Берлингейм, «для которого понадобилось три поколения опыта и обновления фирмы молодыми сотрудниками».
Максвелл Перкинс, как это было вот уже больше десяти лет, был в команде, занимавшейся всеми редакторскими делами, продолжал «работать и в процессе рисовать наброски портретов Наполеона, в которых с годами наблюдалось все большее сходство с самим Максвеллом Перкинсом». И постепенно фирму заполнило новое поколение. Сын Скрайбнера, четвертый Чарльз, занял место в отделе рекламы, а Джордж Маккей Шейффлин, еще один внук старика Чарльза, вернулся со службы на флоте и снова работал в компании. Приняли и нескольких других, среди которых был юноша из колледжа Боудин, Берроуз Митчелл, который впоследствии стал известным редактором. Некоторые молодые сотрудники Scribners были обеспокоены тем, что Макс терял свою хватку. Несколько лет спустя четвертый Чарльз Скрайбнер вспоминал: «Макс пропустил целый ряд явно выдающихся книг и тем самым упустил несколько хороших новых авторов». В то же время он сильно рисковал, повышая ставку на нескольких постоянных авторов. Он так боялся их разочаровать, что не мог найти в себе силы им отказать. Более того, несколько новичков в Scribners чувствовали, что Перкинс даже не желает их слушать. Во время редакционных совещаний он почти не позволял говорить никому другому. Он сам представлял все будущие книги, высказываясь в манере, которую четвертый Чарльз Скрайбнер описывал как «крайне Пиквикскую». Скрайбнер видел, что Перкинс перегружает их список второсортной художественной литературой и не готов к растущему в стране голоду по документальным книгам. С другой стороны, современник Перкинса Джон Холл Уилок говорил:
«Действуя из соображений художественных, финансовых и всех остальных, Перкинс утверждал, что в долгосрочной перспективе самым верным будет опубликовать лучшую из предложенных работ. У них на руках были примеры книг, доставляющих удовольствие, но были среди них и такие, которые могли чему-то научить, отражающие мировоззрение автора».
Уилок говорил, что на протяжении своей карьеры Макс настаивал, что «не решил, что из этого важнее. Учитывая оба варианта, он говорил, что всегда отдавал предпочтение таланту». Ван Вик Брукс писал: «Если Макса и запомнят после смерти, причем гораздо лучше, чем большинство тех авторов, ради которых он работал, то в основном за его отзывчивость и понимание, а также за преданность своим устоявшимся стандартам».
Перкинс был уверен, что бессмертные книги адресованы образованной прослойке населения и более-менее образованным людям. «А великие книги годятся для всех», – говорил он.
В 1947 году Максвелл Перкинс нашел именно такую книгу. Она попала к нему через человека по имени Обри Бернс, который работал на Национальную конференцию христиан и иудеев в Сан-Франциско.
«Примерно в середине декабря 1946 года скромный мужчина с британским акцентом появился в офисе НКХИ в Сан-Франциско», – вспоминал Бернс. Это был Алан Пэйтон. Он был в отпуске, а работал в южноафриканском Департаменте образования и ездил с исследованиями по тюрьмам и исправительным учреждениям по всему миру. Привлеченный умом и сострадательностью этого человека, Бернс настоял, чтобы Пэйтон жил с ним и его женой Мэриголд, пока находится в Северной Каролине. Пэйтон согласился при одном условии.
– У меня в чемодане лежит рукопись романа, – сказал он. – И я соглашусь на ваше предложение, только если вы оба пообещаете мне прочитать ее и сказать, в каких местах она вызывала у вас раздражение.
Спустя несколько вечеров, когда они все сидели за чистым обеденным столом, Пэйтон извлек рукопись «Плачь, любимая страна». В ней было несколько сотен страниц, мелко исписанных.
«Мне было трудно это читать, – вспоминал Бернс. – Частично потому, что она была написана от руки, частично из-за необычности имен, но в основном потому, что мелкий шрифт расплывался перед глазами из-за слез, лившихся горным водопадом с фразы на фразу, с одной эмоциональной сцены на другую».
Бернс мгновенно понял, что читает гениальную работу. Это была история Зулу – деревенского пастора из Южной Африки, который, приехав в город, узнает о том, что его сестру силой принудили стать проституткой, а его брата осудили за убийство. После суда, который занимал две трети книги, сюжет расширялся темой расовой сегрегации в Южной Африке. Бернсы были уверены, что любой издатель будет счастлив напечатать рукопись. Но Пэйтону все же нужно было переработать вторую часть книги, а времени на это не было. Согласно своему четко проложенному маршруту, он должен был отплыть из Галифакса в Канаде обратно в Кейптаун на грузовом судне. Деньги у него были на исходе, и он был убежден, что ни один редактор не согласится прочитать рукописный роман. Мэриголд Бернс предложила оставить рукопись у нее.
