«Однако он говорил кое-что об Элеанор, что впоследствии показалось ему проявлением предательства, как если бы он совершил нечто непростительное. Позже он сообщил об этом Элеанор. Она, как повторяла Луиза, довольно собственническая натура, испытывала ревность к Молли из-за интеллектуального превосходства последней. Что бы супруга ни говорила или делала, все пробуждало в Ване Вике чувство вины, которое со временем превратилось в навязчивую идею. И теперь мне кажется, в этом и лежит корень его проблем», – писал Макс Элизабет Леммон.
Результатом казуса стало то, что сам Брукс, ссылаясь на Рембо, называл «лето в аду».
Брукс перестал видеться и с Перкинсом, и его депрессия превратилась в безумие. Максу все это казалось какой-то мистикой, но он продолжал следить за состоянием друга, наблюдая Брукса так близко, как только мог. В конце двадцатых Джон Холл Уилок, единственный человек, которого Брукс соглашался принимать, сообщил Максу, что Брукс «пугающе болен» и что это уже вышло за рамки профессиональной неуверенности, которая терзала его несколько лет назад.
Мать Брукса сказала Перкинсу, что ее сын шатается по дому, повторяя лишь одно: «Я больше никогда не увижу Макса».
И вот после нескольких месяцев разлуки он получил от Элеанор записку, в которой она умоляла его снова выйти с Бруксом на прогулку, как они делали раньше. Макс был только рад; единственное, что пугало, – вдруг «он скажет что-нибудь, что может наделать беды».
Имела место и другая проблема, о которой не говорили вслух, связанная с Максом. Она была близка многим издателям, чьи авторы становились их друзьями и чьи друзья иногда становились авторами – возникала почти кровосмесительная путаница, а в результате появлялись либо невероятно прекрасные книги, либо ужасные трудности. Дружба Макса с Бруксом усложняла деловые отношения с Молли Колум. Макс раскрыл все это Элизабет Леммон:
«Несколько лет назад Молли предложила мне (как издателю) критическую книгу, над которой работала. Контракт мы не подписывали, дело было настолько личным, что любые официальные бумаги казались чем-то неприличным. Джонатан Кейп,
[112] издатель из Великобритании, нашел в Америке партнера, они открыли здесь дело, и первым их шагом было подписать с Молли договор именно на эту книгу. Она сказала, что перед подписанием ей необходимо поговорить со мной. Мы неплохо повеселились. Это была какая-то мелодраматичная пародия на бизнес. Они даже пытались подкупить ее и заставить разорвать нашу полюбовную договоренность – прислали чек с посыльным, пока мы были вместе. Я сказал, что мы можем перекрыть любое их предложение, и она согласилась. Однако были и некоторые препятствия, которые я даже представить не мог. Позже она призналась мне, заливаясь слезами, что узнала о моей связи с Бруксами. И если я друг Бруксу, как после этого я могу стать ее издателем!»
«Есть ли хоть малая надежда, что мужчина когда-либо сможет понять женщину? – спрашивал Макс Элизабет. – Или любая другая женщина? Вот вы понимаете ее мотивы? В конце концов, мы все же подписали договор. И теперь я обязан заставить ее написать эту книгу. Истина в том, что, честно говоря, с каждым днем жизнь становится все более непостижимой для меня. Надеюсь, что не для вас».
Чаще всего именно летом, когда семья была далеко, на Макса наваливалась усталость от всего сразу. Эмоции тоже переходили на новый круг. В течение долгих лет он наблюдал это за собой и пришел к выводу, что его дух чаще всего находится в упадке в первой и последней лунной четверти. В 1926 году, узнав, что Элизабет Леммон серьезно увлеклась астрологией, он упомянул в письме к ней, что его мрачные настроения имеют тенденцию повторяться с равными интервалами и, независимо от других факторов, всегда привязаны именно к лунному циклу. Чтобы удовлетворить собственное любопытство, Элизабет составила для Макса астрологический гороскоп, точность которого заставила призадуматься даже нескольких скептиков астрологии, которые лично знали Перкинса. Гороскоп показывал взаимодействие четырех планет, результатом которых был знак «гения» и планеты, лежащие в доме Тайны. Сатурн в девятом Доме предостерегал его от путешествий. Элизабет однажды спросила Эванджелину Адамс, самого известного астролога того времени, какие знаки зодиака лучшего всего подходят издателю. Она сказала, что Дева, знак критика, и Рыбы, любители красоты. Рожденный 20 сентября в 7 часов утра, Макс был Девой в восходящем знаке Рыб.
В начале июля 1926 года звезды определенно сложились очень удачно, потому что по приезде в Виндзор Макс узнал от Луизы, что через две недели Элизабет собирается к ним с визитом.
«Я прямо-таки не верю в это, но буду делать вид, что это правда», – написал он мисс Леммон. Как и Макс, Элизабет была не из тех, кто любит выбираться далеко от дома, но она отправилась на поезде в Вермонт и провела с Перкинсами несколько прекрасных дней. Особенно ей нравились тихие прогулки с Максом по сосновым рощам Рая.
«С тех пор как вы побывали здесь, Пастбище и Гора Макса приобрели для меня совершенно новое значение. Все это рождает во мне ярость, так как я вспоминаю о многих других местах, которые хотел бы показать вам, чего бы это ни стоило моей репутации или не ставило под сомнение зрелость», – писал он ей после.
Позже тем же летом Молли Колум навестила Виндзор и была поражена огромным количеством колоритных янки. «Как критик, я не могу пережить то, что пропадает такой чудесный литературный материал!» – писала она Максу.
«Я и сам всегда чувствовал себя так же, хотя это и отвратительно – думать так о людях в своем собственном доме», – писал Макс Элизабет.
В конце сезона Луиза поставила еще одну пьесу – в чистом и скрытом от чужих глаз сердце Рая. Это было представление только для семьи, которая сама по себе вполне сошла бы за толпу фанатов. Макс написал Элизабет, что представление было «невероятно красивым, превосходным результатом смешения актерского мастерства, грамотной постановки сцены и костюмов – и все это было делом рук Луизы. Позже толпа выкрикивала: “Автора! Автора!” – дети были в ужасе, так как им послышалось, что кричат: “Дура! Дура!”».
Макс поощрял все творческие порывы жены, но, когда она переставала писать, он давал ей понять, что она впустую тратит свой талант. Как и в случае с остальными авторами, он ничего от нее не требовал – просто хотел, чтобы она реализовала себя в полной мере. Так и не спросив Макса о том, почему он котирует писателей выше, чем актеров, она оказалась на распутье, и дилемма эта стала вопросом всей ее жизни. Она могла бы всецело посвятить себя актерской карьере и разочаровать мужа или могла бы разочаровать саму себя, повернувшись спиной к своему главному таланту. Она выбрала последнее и, таким образом, потеряла не только самоуважение, но и уважение супруга тоже – в какой-то степени. Не пытаясь оспорить позицию Перкинса в этом вопросе, она упустила возможность продемонстрировать силу, которую он ценил в ней превыше всего. Они затаили обиду друг на друга, и она растянулась на годы их брака.
