– Такая забывчивость для вас нормальна? – спросил я.
– Совершенно не нормальна. Раньше так не было. Я никогда не забывал, что со мной происходило во время бодрствования, хотя там всех событий – темнота, иногда луч света от лампы, боль, облегчение от лекарства, озноб, тепло, привычный бессильный гнев или радость в предвкушении скорого сна. Тем не менее, прежде эти скудные крохи оставались со мной. А теперь – нет.
Он помолчал, собираясь с мыслями. Наконец, добавил все с той же очаровательной светской небрежностью:
– С другой стороны, неудивительно, что я не заподозрил неладного. Я не настолько умелый сновидец, как можно подумать, глядя на меня сейчас. Мой нынешний успех, вероятно, объясняется силой желания и своеобразным везением; во всяком случае, для меня он стал приятной неожиданностью, я сам толком не понимаю, как это мне удалось. Не смотрите так недоверчиво, сэр Макс. Я и всегда-то был несколько более честен, чем принято между людьми, а теперь даже практического смысла обманывать не осталось: я умираю. То есть, умираю я уже без малого девяносто лет, но сейчас гораздо ближе к смерти, чем был все эти годы. Я знаю, что говорю. Товуайра – юный колдун, который присматривает за моим телом – еще весной был совершенно уверен, что я не доживу до осени, и заранее ликовал, предвкушая нашу с ним скорую свободу. Мою – от страданий, а его – от меня.
– Он вам сказал?
– Ну что вы. Он за все время слова при мне не произнес. Но я умею читать мысли прямых простодушных людей. К сожалению, с хитрыми этот номер не проходит, а то не сидел бы я сейчас тут с вами. А если и сидел бы, то в каком-нибудь другом качестве. И это был бы весь, настоящий я.
Он умолк. Джуффин закурил трубку. Я только теперь вспомнил, как Клари Ваджура говорил, что ему нравится дым. Ну хвала Магистрам, хоть кто-то из нас проявил гостеприимство.
– Теперь все ясно? – нетерпеливо спросил меня шеф. Но тут же добавил: – Хотя тебе-то было ясно еще вчера.
– Ну да, – обреченно откликнулся я. – Чего тут неясного. Магистр Клари время от времени просыпается, чтобы произнести очередное проклятие Йарра. Поскольку он умирает, заклинания действуют, хотя ему это даром не надо. И список жертв не он составлял. Нуфлин совершил невозможное, дотянулся-таки из Харумбы до всех нас. Поэтому и я на Темной Стороне, и Хонна, способный узнать имя любого, кто на него покушался, видели на месте убийцы не Клари, который был только орудием, а безликого и безымянного мертвеца. Событие в истории магии явно незаурядное. Но аплодировать этому триумфу воли, плавно переходящему в торжество какой-то бессмысленной злобной херни, я все равно не готов. Извини.
– Ладно, не аплодируй, – великодушно разрешил Джуффин. – Я тоже не стану, хотя сама по себе комбинация мастерская. Нуфлин, не будь дураком, сразу сообразил, какие удивительные возможности сулит ему внезапное появление среди сновидцев умирающего бывшего ученика. И осуществил золотую мечту своей бесславно завершившейся жизни: уговорить кого-нибудь проклясть на смертном одре его врагов и просто неприятных людей. Всех подряд, чем больше, тем лучше. Как говорится, все в суп.
– Но как ему удалось? – спросил я.
Просто от беспомощности. Чтобы не молчать.
– Ответ на этот вопрос вчера дал мне ты сам. Полагаю, Нуфлин просто применил в разговоре древнее искусство убеждения, которым славился еще при жизни.
– Небось какой-то особый ритм речи? – сообразил я, вспомнив все, что слышал от леди Тайяры.
Если уж при помощи особым образом ритмизированной речи беспомощный перед материальным миром призрак может разбить, а потом снова склеить чашку, почему бы обитателю Страны Мертвых не заворожить того, кто увидел его во сне.
– А это ты откуда знаешь? – удивился Джуффин.
– Плохие мальчишки во дворе научили, – невольно улыбнулся я. – Вернее, плохие девчонки, но что это меняет.
– А, леди Тайяра Ката, – понимающе кивнул шеф. – Когда я впервые услышал о Лотерее Смерти, сразу предположил, что ведьмы из Ордена Решеток и Зеркал откуда-то вызнали о старинных угуландских приемах убеждения, бывших в ходу еще до Ульвиара Безликого, и нашли способ соединить их с магией Сердца Мира.
– Только предположил?
– Ну да. Не стал разбираться. Мне за это не заплатили. В смысле в ту пору хватало более важных дел. Честно говоря, обо всех этих древних методах подавления воли собеседника я до сих пор почти ничего не знаю. Могу позволить себе не особо ими интересоваться, благо и так всегда умел договариваться с людьми. К тому же еще в юности, спасибо Махи, освоил несколько надежных способов защиты от всех этих хитрых ораторских приемов. А то бы, конечно, тысячу раз уже влип. Даже до знакомства с серьезными противниками вряд ли дожил бы. Триста лет назад здесь, в Угуланде, со всеми приходилось держаться настороже…
Он осекся, обернулся к нашему гостю, который с непроницаемым лицом карнавальной маски смотрел в окно:
– Извините. Вам все это неинтересно.
– Напротив, – откликнулся тот. – Я всегда любил разговоры о древних тайнах. Хотя, конечно, предпочел бы присутствовать здесь в качестве равноправного собеседника, а не предмета дискуссии. Но тут ничего не поделаешь, так уж сложилась жизнь. Что касается, вашего вопроса, сэр Макс, боюсь, заворожить меня ритмом речи или дыхания, специальной расстановкой усыпляющих волю слов, да хотя бы и просто взглядом, было очень просто. Магистр Нуфлин Мони Мах имел надо мной огромную власть на протяжение многих лет. Привычку сознания подчиняться воле старшего, к сожалению, одним только гневом не отменишь. Да и связь, существующую между учителем и учеником, он, подозреваю, после моего ухода по всей форме не разорвал; свою часть ритуала я, конечно, провел, а что толку… А проклятие Йарра я разучил по его просьбе еще в конце Смутных Времен. Великий Магистр тогда всех своих приближенных попросил оказать ему такую услугу. Сказал: времена опасные, кого угодно из нас могут убить, и лучшее, что можно сделать, – умирая, утащить с собой одного из злейших врагов Ордена. Или даже не одного, если повезет, и агония будет долгой. Моих соратников эта просьба откровенно напугала. Все шептались: как только мы разучим проклятие, он нас сразу убьет, чтобы принесли пользу. Отказаться прямо никто не решился, но многие притворились, что заклинание оказалось слишком сложным для них. Оно и правда не самое простое, но для мало-мальски опытного мага ничего невозможного там нет. Меня их поведение тогда взбеленило: как можно лгать в настолько важных вопросах? И какой смысл принадлежать к Ордену, если не доверяешь его Великому Магистру? Я даже попытался настоять на их исключении, устроил такую бурю, что Орден потом еще долго трясло, но Нуфлин Мони Мах только посмеялся над моим пылом. Сказал: «Не надо требовать слишком многого от тех, кто гораздо слабее тебя», – и я легко утешился его похвалой. Я, сами видите, был до нелепости пылок и прямодушен; это много хуже, чем просто глуп. С таким складом характера в магии делать нечего. А я долгое время думал – наоборот.
– Совершенно правильно вы думали, – заметил Джуффин. – Именно с таким складом, именно в магии, именно вам – самое место. Просто с учителем не повезло. В Эпоху Орденов такое то и дело случалось. Я бы с радостью прогулялся по Мосту Времени, чтобы не дать вам с Нуфлином встретиться, но, к сожалению… Эй, сэр Макс, не смотри на меня так! Подобные вещи нельзя делать даже для спасения Мира; о чьей-то жизни, включая собственную, речь вообще не идет. До сих пор живы тысячи человек, которых так или иначе коснулись последствия той состоявшейся встречи. И еще больше тех, кто просто знает, что Клари Ваджура долгие годы был личным секретарем Нуфлина Мони Маха. Думаешь, все готовы внезапно перестать это знать? Мир способен сойти с ума даже от гораздо меньших несоответствий, а жить в обезумевшем Мире то еще удовольствие.
