Оказывается, он мог строить предложения без слова «быстрее».
Passer 2L шагнул к Клеменсу, потянул кирку на себя и второй свободной кистью схватил его за лицо. Сжав коротким движением пальцы, он раздробил здоровяку челюстной сустав, сломав нос и прорезав глазное яблоко.
Мощный и накачанный Чапман не успел даже закричать, только прошипел что-то невнятное и рухнул вниз, хватая себя за пузырящееся в районе лица кровавое месиво.
В полумраке тоннеля на глубине нескольких десятков метров предсмертные хрипы товарища ощущались еще более жутко и зловеще.
Следуя инстинкту самосохранения, трусливый по природе Кэннинг решительно атаковал сзади.
Он воткнул дройду оброненный им же электрический прут в область «мозжечка» и, непрерывно жаря током, ждал момента, пока центральный микрочип полностью не перегорит и не выключится:
– Сдохни, сдохни, гадина! – визжал вспотевший и обезумевший от страха толстяк, как бородатый североморский баклан Бурказан.
Когда плата памяти окончательно умерла, Кэннинг наконец опустил прут.
Дройд замер в застывшей позе и не шевелился.
Клеменс Чапман, игрок, боец и смельчак по жизни был уже мертв.
– Прости, брат. Здесь наши пути расходятся. Дальше я один, – Дуайт извлек из карманов бездыханного товарища пару припрятанных камней.
На потасовку никто не явился. В шахте было достаточно шумно, чтобы услышать какие-то крики, так что можно было смело и без оглядки продолжать реализацию плана по спасению.
Толстяк вытер рукавом пот со лба, заправил рубаху в штаны, проверил остаток заряда в пруте. Подобрал с пола запачканную кровью каску Клеменса, притопил ее на самый лоб и неспешно выглянул из-за угла.
Ма-Лай-Кун
03:08 UGT
Независимое гибридное мирное поселение Ма-Лай-Кун
6-е астрономические сутки после глобального сбоя в работе системы спутниковой связи
– Хур-ро! – Кирки потянула вожжи на себя, остановив мчащуюся галопом жабу Квадо-Туна.
В свои тринадцать с хвостиком Кирки была смышленой не по годам и сообразительной девочкой-Намгуми. Она уверенно говорила на английском, в совершенстве владела копьем, умела вязать морские узлы. Носила бусы из раковин и втайне от всех собирала фигурки животных, вырезанных из дерева.
Миновав внешнее оградительное кольцо ИВК, Сэм отправила мусорный самосвал назад на автомаршрут, а сама пересела на скаковую жабу Квадо-Туна, на которой ее встретила Кирки. Благодаря способности амфибии видеть в темноте, девочки ни разу не врезались ни в одно дерево и быстро домчали до места назначения.
Ма-Лай-Кун представлял собой гибридное независимое мирное поселение из Намгуми и свободноживущих колонистов.
Совмещая в себе лучшие традиции аборигенов и продвинутые технологии людей, в силу непосредственной близости и защите ИВК, деревня переживала свои лучшие годы, находясь в зените социокультурного процветания.
Ночь выдалась спокойной, сухой и безветренной. Деревья Ду мерцали бледными огоньками. Все остальное освещение было выключено в разумных целях экономии электроэнергии. На подвесных мостах не наблюдалось ни души.
Через час или меньше должен был начаться рассвет, а вместе с ним прийти долгожданное «завтра», вдали от навязчивой родительской опеки и надоевшего потока морали.
– Поздно уже. Пойдем спать? – осторожно спросила Кирки.
Бросив в пасть Квадо-Туна комок торфа, Сэм улыбнулась:
– Давай за мной!
Поспешно оббежав дерево Ду по винтовой лестнице, девочки наконец достигли первого горизонтального жилого уровня.
Сэм перепрыгнула через металлическое ограждение и начала карабкаться по вырезанным в коре ступеням еще выше, на самый верх, прямо в гости к размашистым кронам. Кирки послушно следовала по пятам.
Забравшись на вершину, Сэм подняла руки и, закружившись, воскликнула:
– Я на вершине мира! Какая красота!
Кристально чистое небо украшали перемигивающиеся звезды, ну и конечно же, главные ночные светила, яркие силуэты-полумесяцы – Франциско и Фердинант.
Сэм потеряла равновесие и чуть не сорвалась вниз.
Неудивительно.
Технический помост-перешеек представлял собой крохотную треугольную площадку точно посередине трех сваренных широких горловин огромных алюминиевых емкостей для сбора и хранения дождевой воды.
По вертикали баки имели форму усеченного конуса и достигали в верхнем диаметре шести метров каждый. Сэм вытянула шею и заглянула в отражение, чтобы увидеть себя:
– Ну и лохудра. Надо исправить.
– Похоже, нам опять попадет, – на уверенном английском добавила Кирки.
Сэм сняла ботинки и сбросила с себя верхнюю одежду:
– Ненавижу хламовозы.
Расстегнув облегающий лиф и спустив трусики, она ощутила легкие нотки возбуждения, отозвавшиеся теплом где-то внизу живота. Наливные ягодицы покрылись гусиной кожей, и по юному телу пробежало прерывистое дыхание ночной прохлады.
Сэм аккуратно свесила носки стоп с края кромки обода, так что большие пальцы коснулись отстоявшейся за день воды, и вдруг совершенно непринужденно нырнула щучкой в дождевой бак. В единственный из трех, до сих пор оставшийся полным.
– Давай ко мне! – вынырнув, она громко начала звать подругу.
– Тише, Сэм. Накажут.
– Не накажут. В основании столько экофильтров очистки, можно канистру керосина добавить – никто не заметит.
Сэм подплыла к мигающему оранжевым цветом буйку, отпугивающему птиц, и положила на него руки. Вокруг все было настолько безмятежно и умиротворенно, что казалось, этой ночью спали даже беспокойные сверчки и сумасшедшие мошки.
Столько звезд. Столько миров. Столько всего интересного.
Жаль, что нельзя прожить несколько жизней, чтобы своими глазами увидеть намного больше. Гораздо больше, чем это только возможно.
Где-то вдали плыл Авион. Скорее всего, это Люка.
Он еще легко отделался, что ушел без наказания. Пусть отец был адекватным и мудрым, но порой очень строгим, даже слишком.
В последнее время Люка пребывал в бесконечном стрессе, словно креветка, готовящаяся к погружению в раскаленное масло. Хотя если быть откровенным, от кого ему больше доставалось – от непоседливой девчонки или от командующего ИВК, еще можно было поспорить.
На этих размышлениях Сэм улыбнулась, глубоко вздохнула и задрала голову ввысь.
Будучи дочерью Элизабет Уорд, она как и мать любила ночную перекатывающуюся тишину леса. Волшебное уединение лицом к лицу с загадочной и непостижимой природой, возможность отложить тревоги и заботы до утра и хоть какое-то время не думать ни о чем.
