– Этот бес его свинчаткой вдарил, – Асмунд глянул на нее. – У него сзади за поясом была, я не видел. Да и кто бы догадался.
– Он ж-жив? – едва сумела выговорить Эльга.
А вокруг продолжалась замятня: люди Олега Предславича собрались на боевом ходу возле ворот, к ним присоединились иные из жителей Киевой горы, потрясенные этими событиями и желающие видеть, что будет дальше. Но выйти они не могли: Святославовы гриди закрыли ворота и подперли снаружи бревнами. Что-то кричал сам Олег, видимо, требуя выпустить его, но за общим шумом Эльга не разбирала слов.
– Жив, – Асмунд проверил жилку на шее у племянника. – Святша в ухо бил, значит, убить все же не хотел. Ударил бы прямо в висок – проломил бы череп.
Ухо парня распухло и стало похоже на петушиный гребень.
– Надо его перенести куда и раздеть, – сказал Асмунд. – Боюсь, потоптали.
Эльга и сама видела на светло-коричневом кафтане Улеба грязные отпечатки – хорошо если ног, а не копыт!
В это время рядом раздался такой могучий общий крик, что она невольно повернула голову. Но успела лишь увидеть, как что-то мелькнуло над краем стены. Потом народ закричал снова.
– Князь Олег убился! – доложил какой-то отрок Асмунда, стоя тянувший шею.
– О боже!
Эльга встала и побежала к стене; отроки раздвинули толпу, крича: «Княгиню пропустите!»
Поначалу она ничего не увидела.
– Во рву! – кричали в толпе и показывали пальцами.
Протолкавшись ближе, Эльга заглянула в ров. На дне неподвижно, лицом вниз, лежал человек. Олег Предславич.
Она зажала рот рукой, чтобы сдержать рвущийся наружу дикий хохот. Ее душили слезы, но не находили пути выхода.
– Что смотрите? – кричал рядом Зимец. – Лестницы несите, доставать надо! Веревки давайте!
Ров был не очень глубок – в человеческий рост, но с высоты стены, тоже в три роста, удар получился сильный.
– Он по веревке хотел, да сорвался, – пояснял кто-то.
– Отвори ворота, пес твою мать! – рявкнул Асмунд, оставив племянника и подойдя к гридям. – Пошли вон, сукины дети! Игрище нашли! Олег убился! Идите вон доставайте его теперь!
Воеводу гриди послушались, тем более что Олеговы люди уже в драку лезть не пытались, а хотели лишь пробраться к своему князю.
Ворота открыли, с ближних дворов принесли пару лестниц, опустили в ров. Сами же гриди охотно полезли вниз, желая поскорее выяснить, жив ли древлянский князь. Эльга отошла к своей лошади, оперлась руками о седло и положила на них голову. Улеб… Олег Предславич… Она видела, как души их скользят по грани бездны и могут рухнуть в нее… или уже рухнули… И как она теперь…
А что же с Горяной? Эльга обернулась и посмотрела в сторону Олеговой горы, куда умчался Святослав и большая часть его людей.
– И как мы это Уте скажем? – раздался позади нее голос Асмунда.
Эльга обернулась.
– А где Свенельдич? – с трудом выговорила она.
Оказывается, успела сорвать голос и не заметила как. И теперь поняла, чего ей все это время не хватало.
– Я его спать послал, – Асмунд опустил голову. – Я ночью-то поспал, а он нет. Его уже на ходу рубило. Ну, йотуна мать, кто же знал, что они так живо все спроворят! – Он в досаде тряхнул кулаком.
Эльга только сглотнула, чувствуя боль в горле. Значит, им надо будет обоим родителям Улеба рассказать, что те проспали, а они, Эльга с Асмундом, едва не дали убить племянника у себя на глазах. И от этой мысли ее снова начало колотить. Ее сестра с мужем, двое самых близких ей людей, чуть не потеряли старшего сына, а она видела это и ничего не смогла сделать… Да и выживет ли Улеб?
Олега Предславича вытащили из рва и положили на траву. Он тоже был без чувств, с разбитой головой и сломанной ногой. Эльга велела нести обоих обратно к Острогляду – Олега и Улеба. Сама следила, как их раздевают, как Асмунд вправляет Олегу кости – к счастью, наружу они не торчали, – накладывает лубки, заматывает. На теле Улеба обнаружились багрово-синие кровоподтеки – Асмунд сказал, что, похоже, сломаны ребра. Разбитую голову старшему из племянников Эльга обмыла сама, послала поискать ивовой коры, березовых почек, цветы бузины, что помогают заживлению ран и облегчают боли. Ключница Ростиславы ей все принесла, Эльга велела делать отвары, а пока села возле лежанки Улеба, глядя в его бледное лицо.
– Приведи Уту, – слабым голосом попросила она Асмунда. – Не посылай никого, съезди сам.
Асмунд тяжко вздохнул и вышел. Эльга наклонилась к лицу парня и прислушалась: он дышал, и ей стало чуть легче. Главное, жив. Только смерть непоправима. Но очень хотелось, чтобы оба пострадавших подольше не приходили в себя и чтобы Ута с Мистиной как можно дольше сюда не являлись. Как она посмотрит им в глаза?
Вспомнились «подобные ангелам» царьградские львы: друнгарий флота Иосиф Вринга, паракимомен Василий, патриарх Феофилакт, даже тот отважный смотритель царских одежд Феофан, что в отсутствие царского флота вывел в море какие нашел корабли с сифонами «живого огня». Побочных сыновей знатных отцов греки лишают мужского достоинства, чтобы исключить из борьбы за власть и сохранить им жизнь. Может, цель не так уж плоха, хотя признать верным средство Эльга не могла.
Впрочем, и это не всегда помогает.
* * *
До завтрашнего дня ворота княжьего двора на Олеговой горе оставались закрыты. Князь праздновал свою свадьбу, и иных гостей, кроме верной дружины, ему не требовалось. Эльга оставалась у Острогляда; Ута, все три ее дочери, Предслава с Малкой почти поселились здесь же, чтобы ухаживать: одни за сыном и братом, другие – за отцом и дедом. Эльге было так стыдно смотреть на них, будто это она все устроила. Нет, гораздо хуже. Будь ее вина, она бы знала, как поправить дело; но Змеем Горынычем через судьбы родичей пронесся ее сын, которого она, мать, вырастила, воспитала и не сумела удержать. Ее не упрекали, но слезы и убитый вид сестры и прочих сам по себе служил ей худшим упреком.
А ведь в Овруче еще ждет княгиня Ярослава. Которой предстоит узнать, что ее дочь силой взята в жены язычником, а муж едва не погиб.
На следующий же день к Острогляду явилась Икмошина ватага со своим вождем во главе: все помятые и похмельные, но в лучших кафтанах, с гривнами на шеях, с перстнями и обручьями, а Иггимар даже на удивление причесан. По их виду сразу становилось ясно: это посольство.
– Князь руси Святослав Ингоревич прислал нас, гридей и братьев его, сказать тебе, Олег, что взял в жены дочь твою Горяну! – объявил Икмоша, остановившись перед лежанкой древлянского князя, и грохнул на пол звенящий кожаный мешок. – А что взяли ее увозом, так вот тебе вено: тридцать гривен серебра. Приданое ее у нас. И сказал тебе князь: коли принимаешь вено и мир между нами, тогда он позволяет тебе в Овруче остаться. Все ж таки теперь тесть, – хмыкнул Икмоша, у которого имелся свой тесть, считавший Икмошу наказанием за грехи родителей-язычников. – Ну а коли выкуп не берешь и желаешь биться, так князь готов. Как оправишься и в силу войдешь, даст тебе поединщика!
