Погладила медвежину на лавке: новая совсем. Кто-то позаботился: в избе все прибрано, хлеб испечен, еды разной наготовлено, пиво сварено.
– Это Прияна вчера приходила, – доложила Браня.
От радости девочка то прыгала на одной ножке, то садилась к матери и обхватывала ее руками изо всех сил, потом опять вскакивала и принималась прыгать. Этот год она жила то у брата и молодой княгини, то у воеводы Асмунда, своего двоюродного дяди, но каждый день томилась по родной матери.
– Как ты выросла… – в третий раз проговорила Эльга.
Пока она странствовала, Бране исполнилось восемь – и в конце этого лета будет девять. Девочка заметно вытянулась, и коса ее теперь доставала до пояса – совсем как у большой, взрослой невесты.
– Прияна с Дивушей приходила, смотрела, как убирают, велела хлеб печь, пироги, – рассказывала Браня. – Говорила, небось княгиня-матушка за морем соскучилась по пирогу с грибами, где же там грибов хороших достать? Там правда нет грибов?
Эльге не хотелось есть, но, боясь обидеть невестку, она поела пирога. И вкус запеченных в пшеничном тесте соленых грибов с луком показался не менее чудным, чем кисло-сладкой, набитой крошечными зернышками греческой сики, когда она впервые ее раскусила.
– Как вы… как она… ладили вы с ней? – Эльга посмотрела сперва на Браню, потом на Святослава, сидевшего напротив.
– Да все путем, – ответил он, даже будто бы с недоумением: а чего могло случиться?
– Как она?
– Говорит, все как надо.
– Ей ходить тяжело, – вставила Браня. – Жаловалась, голова болит.
– Я завтра приду к вам, – пообещала Эльга сыну. – Непременно приду.
Хотя сомневалась про себя: хватит ли сил одолеть путь до Олеговой горы, где жила молодая чета. От волнения и потрясения встречи с домом она чувствовала такую усталость, будто весь путь от Константинополя прошла пешком.
Год назад она уезжала незадолго до ожидаемых родов невестки, но весь этот год не ведала, как все прошло: жива ли Прияна, живо ли дитя, кто родился? И только на обратном пути, возле устья Днепра, когда им повстречались киевские купцы во главе с Бёдваром, едущие в Царьград, узнали наконец, что молодая княгиня принесла мальчика, дитя здорово. Назвали, к изумлению Эльги, Ярополком.
– Почему? – спросила она теперь у сына. – У нас никто таким именем не звался…
Заранее имя ребенка не обсуждают, но она не сомневалась, что Святослав наречет первенца именем основателя рода или своего отца. И вдруг какой-то Ярополк!
– Ингваром Прияна не захотела – мой отец ведь ее отца зарубил, – напомнил Святослав. – Я еще думал – Олегом, но она сказала, есть же Олег древлянский, зачем еще один? А мне нравится Ярополк – славный воин будет!
Эльга подавила вздох. Поздно спорить – уж дела не поправить. Будь она тогда дома, не допустила бы, чтобы единственным носителем имени, олицетворяющего славу руси, остался соперник ее сына и внука. Однако ее не было, и молодые распорядились по-своему.
– Ну, второй будет Олег, если ты хочешь, – утешил ее Святослав, поняв по лицу матери, что она недовольна. – Скоро уже.
Невестка не пришла встречать Эльгу, поскольку в ближайший месяц ожидала вторых родов. И уже за это Эльга могла простить ей не только причуды с именами. Так хотелось, чтобы у Святослава родилось много сыновей! Трое, пятеро – лишь бы ей дальше быть спокойной за свое наследство. Все были живы и здоровы, ничего страшного за год в Киеве не случилось, но облегчение не придало ей сил: наоборот, легло на плечи мягкой периной, из-за чего тянуло прилечь.
– И завтра поговорим, – добавила она, видя вопрошающий взгляд сына. – Сегодня мне с мыслями не собраться.
Святослав не был так неучтив, чтобы набрасываться на мать с расспросами, не дав передохнуть с дороги. Но, разумеется, ему очень хотелось поскорее услышать привезенные новости. Ей ли не знать его нетерпеливость…
– Ну, иди к жене, – мягко сказала Эльга сыну. – Поклонись от меня. Скажи, я завтра приду и подарки принесу. Или хочешь, возьми для нее что-нибудь сейчас.
– Да сама принесешь. – Святослав не придал этому значения. – Ей не до нарядов.
– Ступай. Я в баню, да отдыхать…
– Отдыхай! – Святослав подошел, поцеловал ее, прижался лицом к белому повою. – Не верится, что ты воротилась.
– Скучал? – вырвалось у Эльги.
– А то как же?
Она улыбнулась, покачала головой. Да разве он мог скучать – этот сильный, решительный мужчина, источавший уверенность и властность, которые делали его на вид старше, чем настоящие двадцать с небольшим лет. Когда она, сидя в палатионе Маманта или качаясь в лодье, вспоминала сына, он виделся ей то мальчиком, то отроком, и она беспокоилась о нем, как об оставленном без пригляда ребенке. Зря беспокоилась. Это давно уже мужчина, настоящий князь, который хорошо справился и без нее. Она надеялась, что так.
Святослав еще раз поцеловал ее, кивнул другим женщинам и вышел.
– Глазам не верю… – бормотала Володея, оглядываясь. – Там, мнилось, я на том свете, теперь воротилась – опять на том свете. Где же он, тот свет – здесь или там? Не знаешь, Елька?
Эльга лишь закрыла глаза и слабо покачала головой. Родственниц – свою родную младшую сестру Володею, княгиню черниговскую, и двоюродную внучку Прибыславу, княгиню смолянскую, – она привела к себе. Им еще предстоял дальнейший путь по собственным домам: Володее – поближе, а Прибыславе – еще с месяц добираться вверх по Днепру, до Свинческа, стольного города восточных кривичей.
Ее спутницы-киевлянки разошлись по своим дворам, ездивших с ней челядинок Эльга тоже распустила отдыхать. Скрябка, остававшаяся дома с Браней, уже два раза приходила сказать, что баня готова, но усталые странницы никак не могли собраться с силами и встать с дубовых лавок. Точно как там, у Маманта, когда впервые после путешествия сели на свои беломраморные лежанки и стали озираться с изумлением, не находя слов.
«Прямо Золотая палата!» – в прежние годы говорили льстивые купцы, оглядывая цветную посуду на полках у княгини, шелковую занавесь у постели, ларцы, отделанные медью и резной костью. Эльга и сама считала, что жилище у нее красивое и богатое – особенно в сравнении с простыми избами, где даже по праздникам стены украшаются лишь зелеными венками и шитыми рушниками, а посуда вся желтая и бурая, слепленная руками самих же хозяек. Но Золотая палата, иначе Хризотриклиний… Те купцы сами не знали, о чем говорили. А она теперь знает. И если бы кто-нибудь вновь сказал Эльге, что ее просторная изба похожа на Золотую палату, она смеялась бы до слез.
* * *
Пожалуй, русам повезло, что приема у василевса им пришлось дожидаться два месяца с лишним. К тому времени когда их привезли в Большой дворец, княгини и боярыни уже попривыкли и перестали визжать и хвататься друг за друга при виде белокаменных статуй и высоченных, как бортевые сосны, колонн. Если бы их прямо сразу по приезде позвали в Мега Палатион – да они не то что слова бы там не вымолвили, а и дойти бы не дошли! Осрамились бы сами и всю Русь осрамили навеки веков! А так им хватило времени попривыкнуть – если не к самим чудесам и хитростям греческим, то хотя бы к тому, что эти чудеса здесь на каждом шагу. Приучиться молчать, не застывать бдыном и не пучить глаза, даже если никогда в жизни подобного не видел и не понимаешь, что это такое перед тобой.
