– Что я обещал?
– Ты обещал креститься! А теперь уедешь и не успеешь уже!
– Ну, я не обещал, – Улеб помотал головой. – Я сказал, если Святша, тогда и я.
– Если ты – тогда и Святша! Ты должен брату путь указать, а не за спину его прятаться! Вот, вам Бог ясный знак дает: нам, крестившимся, по двадцать серебряшек послал, а вам, язычникам и князя-язычника слугам, – по пять. А в жизни будущей и еще того меньше получите. Чего непонятного?
– Да плевал я на те серебряшки! Что я, серебра не видал? Я с тобой хочу поговорить, а то ведь мы на днях уедем, а вы еще невесть когда. Княгиня здесь остается.
– А что нам толку говорить? От разговоров этих мне один срам и чести поношение.
– Вот как? – В серых глазах Улеба сверкнула ярость. – Почему это со мной говорить – чести поношение? Я что, пес подзаборный? Холоп? Или чем запятнал себя?
– Ты – язычник! – Горяна так сказала это, что становилось ясно: язычник в ее глазах не лучше пса. – Кто не крестится, тот не будет спасен. И как мне с тобой говорить, думая про себя: вот придет смерть, и отправится Улебушка на муку бесконечную! Как я могу с тобой говорить, если мне плакать хочется о тебе?
– Не надо обо мне плакать! – уже потише ответил Улеб, которому польстила такая забота о его участи. – Рано меня хоронить, я молодой, еще поживу.
– Рано, не рано! Смерти никому не избежать. И чтобы не думать, как Сатана тобой завладеет, лучше мне вовсе с тобой не знаться! Схватят бесы твою душу, будут ее в котлах кипучих варить и пламенем огненным жечь! Я ночью не сплю от страха, как об этом подумаю! Тебе бы надо думать, как спастись, а ты сам от своего спасения бежишь. Брат твой, отрок юный, и то поумнее тебя.
– Мой отец всех умнее, вместе взятых, а он-то не крестится!
– А княгиня?
– То ее женское дело! А мы – мужчины. Бесы придут! Да пусть приходят! Мы с ребятами отобьемся!
– Не отобьетесь! Души ваши будут жалки, как птенцы, и не будет у вас оружия, чтобы защитить себя!
– Еще как будет! Мой дед Свенельд в могилу с собой сколько всего взял: и меч, и два топора, и рогатину старую, от его деда. И щит. Я столько же возьму и бесов ваших как траву порублю.
– Ты как дитя малое! – Девушка горестно всплеснула руками. – Мальцу говорят: не бегай один в лес, там волки. А он лепечет: я их убью! Так и ты. Бесов он порубит! Один щит может помочь, один меч – милость Господня, а он тебя не защитит тогда.
– Меня дед защитит! И прадеды, и чуры, все, сколько их от Сварожьего века было. Все придут и встанут за меня! Так что ты не бойся. Я всех бесов разгоню и тебе еще помогу, коли понадобится.
– Ах, какой же ты глупый! – Горяна печально воззрилась на него. – Только тот спасется, кто крещен. Кто омыт от греха первородного, извлечен из пучины зла и крепкую защиту нашел во Христе. Ни меч, ни топор ты пред судилище Его взять не сможешь, и деды твои, такие же язычники, не заступятся за тебя.
– Да не пойду я к Христу! Я в Валгаллу пойду. Как дед мой и предки.
– Но как ты можешь отрицать силу Господню, когда здесь вокруг столько свидетельств неложных! – Горяна повела руками, будто эти свидетельства висели на ветках сада. – Здесь, в Городе, хранится и пояс Богоматери, и риза, и Нерукотворенный Лик Спасителя, и головы апостолов святых, и даже стопы ног апостола Павла, в камне запечатленные!
– А мне мать рассказывала, у них дома, ну, откуда она родом, тоже есть камень, и на нем будто ножка девичья отпечатана, – усмехнулся Улеб. – Вот, вроде твоей, – он посмотрел на ножку Горяны в красивой кожаной сандалии здешней работы, с красными ремешками. – Там говорят, это русалки ножки.
– Да что мне до твоих русалок! Это тоже бесы, только водяные и лесные.
– Ну и… пес с ними. – Улеб взял ее за обе руки, и она, устав от спора, позволила ему это. – Горяна!
– Я Зоя!
– Ну, Зоя! Мы с тобой в десятый раз об этом говорим, и я все не пойму… Бесы, головы в золоте, ноги в камне! Нам-то что до них?
– Как ты не понимаешь! – Горяна приблизилась к нему, будто надеялась, что с близкого расстояния ее слова лучше дойдут. – Половины тебя мне не надо. Только всего целиком.
– Да я… – Улеб обнял ее, будто не имело смысла объяснять на словах. – Да я весь готов…
Если он и думал о Горяне по ночам, то уж точно не о посмертной участи ее души.
– Вот, а говоришь, не обещал! – Горяна отстранилась. – Говоришь, что весь готов, а сам только плоть свою мне предлагаешь, что из праха сотворена и в прах обратится. После смерти души крещеных людей в Господе будут пребывать блаженно, а язычников – в муку вечную пойдут. Зачем нам здесь встречаться, если по смерти нас такая различная участь ожидает? Хочешь быть со мной – будь везде, и на земле, и в Царствии Небесном. Или везде – или никак.
Она отвернулась и быстро пошла по дорожке к палатиону. Улеб шумно вздохнул ей вслед и пробормотал что-то о йотуновой матери. Хорошая девка, красивая, – но с какой же придурью!
* * *
Дней через десять после царского приема архонтисса Росии получила еще один дар – куда более весомый и внушительный, чем даже чаша с полутысячей милиарисиев. Эльга, Ута и другие женщины проводили утро в триклинии; на столе лежала греческая мужская сорочка полосатого шелка – «эсофорион», – и они пытались разобраться в устройстве ее ворота. Тот состоял из двух отдельных частей, сшитых из узорного шелка: их можно было застегнуть на две пуговки, пришитые по сторонам шеи, и тогда на груди под горлом получался цветной прямоугольник, или расстегнуть, давая доступ воздуху к груди. Все богатые греки ходили в таких: красиво и удобно, и Ута хотела понять, как это кроить.
– Гуннар, ты мечом работаешь или рыбу ловишь? – доносился со двора голос Мистины, занятого обучением отроков. – Ты что – рыбак? Что ты машешь из-за плеча, будто удочку закидываешь? Вообразил себя Тором, хочешь поймать Мировую Змею?
Его голос заглушил грохот колес по плитам двора: въехала телега, запряженная парой волов. На телеге лежало нечто размером с бычка, окутанное рогожей. Прервав упражнения, отроки окружили телегу; послали за Мардонием, управителем, чтобы раздобыл салазки. На телеге оказался мараморяный престол с высокой резной спинкой – настоящий «трон». На белых опорах его были вырезаны жуткие чудища со звериным телом и человеческой головой, на сиденье и спинке выложен узор из красного и зеленого камня. Выглядел он не новым: видимо, давно уже стоял в каком-то из многочисленных царских палатионов.
– Это твоей светлости от василевса Романа, – пояснили Эльге посланцы папия, когда подарок выгрузили на плиты двора и все русы сбежались посмотреть на такое диво. – Он просит взять трон с собой в Росию, ибо со времен царицы Савской не находилось в варварских странах равной тебе знатной жены, и ты достойна сидеть на троне, как никто другой.
