Страх не успел одолеть Анну – за дверью раздавались голоса. Негромко разговаривали девушки, и она сразу вспомнила, кто они, как зовут. Можно было кликнуть их. Она не стала: чувствовала себя вполне здоровой и отметила, что, как всегда, для неё уже приготовлена будничная одежда, вода и свежее полотенце. Василия не было рядом, и это тоже убеждало, что ничего необычного не произошло. Никто не беспокоится о ней, и все уверены, что она никуда не отлучалась.
Почему возникла мысль о какой-то отлучке, Анна не поняла, но сознание, что она накануне отсутствовала в тереме, заставило вспомнить поле брани, увиденное с высоченной кручи, чуть ли не из поднебесья, священные берёзы с качелями, неподвижное тело богини на них, её горестные пророчества, поразительные превращения Еввулы (её второе имя так и не всплыло в памяти), жертвенный пир. Так что всё это – сон или явь?
Анна вскочила с постели, поспешно перебрала одежду на скамье – да, совсем не та, что была на ней у озера. Тотчас же вспомнилось и название его, Перкино. Выходная одежда обнаружилась в сундуке, чистая и сухая – ни листочка на ней, ни травиночки, и пахла привычно сундуком. Как узнать, было ли путешествие в священную рощу? Как узнать, каким образом совершались её перемещения – в лес, домой?
Вошедшие девушки не проявили к ней особого внимания, и встреча с Василием тоже ничего не прояснила. Он держался так невозмутимо, будто они расстались накануне вечером или спали вместе. Анна осторожно спросила у него, кто такая Нишкенде-терьтей.
– Нишкенде-тейтерь, – поправил он и рассеянно объяснил, что это одна из мордовских богинь. На вопрос же, откуда ему известно о богине ответил, что князь должен знать, каким богам поклоняются его подданные, и следить, чтобы молились за его здравие и княжеского семейства.
– А разве ты не хочешь, чтобы все твои подданные молились одному Богу? – удивилась Анна.
– Хочу, но добиваться перемены веры не стану. Навязывать веру силой нельзя: вместо молитвы во здравие получишь стрелу или нож в спину. Потому татары так долго удерживаются у нас, что на веру нашу не посягают и священство поддерживают. Так и нам следует поступать с иноверцами. Так что пусть соседствует Нишкенде-тейтерь с Параскевой Пятницей.
Анна не стала возражать, но о своём приключении не рассказала. Поразмыслив, сочла для себя за благо посчитать всё увиденное сном, тем более Еввула, исчезнув после суда, в городе не появлялась.
Однако через несколько дней пророчества начали сбываться.
Хан Ахмат с шестью сыновьями и племянником, возглавляющими несметное войско, двинулся из своих волжских улусов к Оке, вроде бы на Московию. Выбрал для нашествия подходящее время: между Иваном и его братьями разразилась очередная ссора. Поводом к ней, как говорили в Переяславле, послужило смещение великим князем московского наместника в Великих Луках князя Оболенского-Лыка. Обиженный несправедливым наказанием (Иван сместил Лыка по наговору), он направился не в Москву, чтобы предстать перед своим господином, а прибыл в Волок Ламский к князю Борису Васильевичу и попросился к нему на службу – воспользовался древним правом бояр переходить, по своему желанию, из службы великого князя к князьям удельным.
Иван не желал считаться со старыми правилами и правами – требовал выдать перебежчика. Борис не подчинился, ответил резко: «Своих людей не выдаю, а если он виновен, то нарядим суд». Нашла коса на камень – Иван приказал схватить тайно Лыка и в кандалах доставить в Москву. Верные слуги выполнили приказ. Иван показал всей Руси, что он настоящий господин и родство для него – пустой звук. Непереносимо унизил Бориса. Вроде бы его одного, но и Андрей Большой принял унижение на свой счёт. Встретившись, они вспомнили все прежние обиды, которые потерпели от брата, вспомнили, как он распорядился имуществом Юрия, как присваивает себе без дележа с ними новые земли, и решили, что невмоготу им больше терпеть его самоуправство. А коль ничего они поделать с всесильным великим князем и бесчестным братом не в состоянии, то один выход – бежать к королю польскому Казимиру, просить у него пристанища и защиты.
Какое горе обрушило это решение на их семейства, на семейства преданных им подданных! Но снялись все с родной земли, разорили худобу свою и поспешили на чужбину. Честь княжеская оказалась дороже нажитого.
Казимир ликовал: непомерное расширение Московии его очень беспокоило. На радостях он отдал княжеским семействам для содержания город Витебск.
Узнав о движении ахматовских войск, в Москве поняли, что не избежать решающей битвы, судьбоносной. И не было в городе ни одного человека, от самой последней нищенки до великого князя, кто бы усомнился в надвигающейся смертельной опасности. Знали, чтобы вернуть былое владычество, Ахмат будет сражаться до последнего воина.
Тревога объяла все ближайшие к Москве города.
В Переяславле Рязанском прошёл слух, что в грядущем нашествии виноват Иван – разъярил хана недавней неучтивостью. Рассказывали, будто в Москве побывали послы, требовали дани, Иван же в ответ на это поломал басму на глазах у простого народа, растоптал её, а послов приказал казнить. Правда, одного помиловал, но ему всё равно не избежать смерти, наверное, он уже принял её от Ахмата, потому что повелел Иван послу: «Спеши объявить царю виденное тобою; что сделалось с его басмою и послами, то будет и с ними, если он не оставит меня в покое».
Отношение к этому слуху в Переяславле было различным. Одни считали его досужей выдумкой сторонников московского князя, то есть противников своего, рязанского. Другие восхищались поступком Ивана: наконец-то – доколе терпеть владычество басурман! Третьи, робкие, осторожные, боязливые роптали: «Разгневал царя напрасно! Ох, напрасно. Безбедно мы с ним жили: мяса и хлебушка хватало, и молочко было, медок и квас перепадали. Что будет, что будет?»
И все одинаково опасались, что дерзость Ивана может выйти боком и рязанцам – вдруг да двинет на Москву Ахмат по рязанской земле.
Прослышав о поступке Ивана, Анна испытала гордость: брат выказал явное мужество, обычно он действовал исподтишка, на рожон не лез и смелостью не кичился. Василий Ивана не одобрил. Василий посчитал его отвагу мальчишеством, заявил, что Иван сделал первый весьма необдуманный шаг на пути к большой крови, что она уже пролилась в Москве, жаль, очень жаль несчастных послов.
– Братец твой любезный, – распалялся он в ненависти, – ни с кем не считается, ребят отчины лишил, Москву в крови готов утопить в угоду своей жёнушке.
– Не будет большой крови! Не будет! – закричала Анна и, не выдержав, рассказала якобы о своём сне. Она не помнила, чтобы Нишкенде-тейтерь требовала от неё хранить пророчества в тайне, и всё-таки не решалась поведать о них. Но тут был особый случай.
Василий слушал с большим вниманием, но так, если бы ему вторично рассказали любопытную историю. Потом хмыкнул и изрёк:
– Бережёного бог бережёт – придётся нам выставить свои войска вдоль Оки. На всякий случай.
Горожане тоже не сидели сложа руки. Как не раз бывало, во время надвигающейся опасности, потянулись за Оку обозы, переяславцы погнали поближе к мещёрским лесам скот, крестьяне поспешно убирали сено, молили Бога, чтобы напасть, уж если суждено ей быть, повременила, пока управятся с жатвой.
