– Зато их кормят, – невесело усмехнулся Максим.
В лагере их ждало горячее какао. Дядя Женя смеялся, глядя на то, с какой жадностью пьют ребята.
– Голодные? – спросил он.
– Ещё как!
– Ну, потерпите, скоро будем ужинать.
Дядя Женя варил гречку с тушёнкой, регулировал огонь на горелке, а ребята осаждали его вопросами о нерпах. Он охотно отвечал, часто шутил. В отличие от дедушки, говорил сразу, без раздумий. Выглядел он моложе, хоть и был ровесником Виктора Степановича.
Дедушка сидел в машине, перебирал какие-то записи. Изредка с недовольством поглядывал на детей. Ему не нравилось, что они крутятся возле директора музея.
– Если снять с Байкала снег, – рассказывал дядя Женя и, шикая, с ложки пробовал гречку, – будет видно, что весь лёд на нём – как решето.
– А правда, что нерпа может по суше далеко ползать? – невпопад спросил Саша.
– Это всё про́духи, – продолжил дядя Женя, будто и не слышал вопроса. – Продухи – это такие маленькие отверстия. Нерпы проскрёбывают их когтями. У них ещё есть отнырки, через которые они выбираются наружу, а тут – продухи, через которые они дышат.
– А долго нерпа может без воздуха? – не успокаивался Саша.
– Подплывают, высовывают нос, вдыхают и дальше плывут. – Дядя Женя опять не отреагировал на Сашин вопрос.
Аюна, поддразнивая, толкнула его локтём, а Максим подумал, что и дядя Женя – со своими странностями. «Наверное все вырастают со странностями, только их не сразу видишь. Интересно, какие будут у меня?»
– У каждой нерпы, – продолжал дядя Женя, – своя сеть таких продухов. Это как станции заправки на дороге, без них далеко не уплывёшь. Зимой Байкал покрывается льдом, трещин нет, провалов нет. А дышать надо. Вот только никто не знает, как нерпа находит это крохотное отверстие. И ведь никогда не ошибается, всегда подплывает к своему продуху. Даже ночью, когда с фонарём ничего не увидишь. Будто плывёт по навигатору. Да только нет таких навигаторов, чтоб выводил на маленькую дырочку во льду. Интересно, правда?
– Да, – кивнул Максим.
– Разве дед не рассказывал об этом?
– Нет…
– Ну, он человек занятой, его можно понять, – усмехнулся дядя Женя.
Зубами подцепил с ложки несколько крупинок гречки. Обжигаясь, прожевал их и остался доволен. Выключил горелку, накрыл котелок крышкой и с улыбкой продолжил:
– Раньше охотники этим пользовались. Балдачили, то есть забивали все продухи и отнырки, кроме одного. Ждали, когда нерпа появится в нём. Встречали пулей. Такие дела.
– Ладно тебе страсти детям рассказывать. – Виктор Степанович вышел из машины и услышал последние слова.
– Ну, – усмехнулся дядя Женя, – страсти, это ты им будешь рассказывать. Тут у тебя запас побогаче.
Максим насторожился. Подумал, что дядя Женя знает об опытах в дедушкином сарае. Но тот больше ничего не добавил. Стал раскладывать гречку по мискам. Дурманящий, светло-коричневый запах еды разогнал тревожные мысли. Максим улыбнулся.
Он устроился на коврике у колёс пикапа. Обжигаясь, ел, смотрел в темнеющую мглу и думал о том, что Иркутск стал далёким, почти нереальным. Они были в пути два дня, а казалось, что не меньше месяца отделяет их от Городка, Сёмы, «Бурхана» и Чёртова поля. Теперь нельзя было вспомнить, когда они с Аюной подбросили Цыдыповым нарисованное на мышиной шкурке зя. Когда была битва при Аргуне и чем она закончилась. Когда хоронили Рику и чем пах её костёр. Всё это случилось в прошлой жизни. Нет, тысячи лет назад. И даже миллионы – в те дни, когда байкальские нерпы только собрались в далёкое путешествие к Байкалу. Всё это происходило не с Максимом, а с кем-то другим.
Жизнь легко рвалась на лоскуты. Сейчас бы Максим не удивился и не расстроился, если б ему сказали, что следующий год он проведёт здесь, в ледяной пустыне. Будет ходить в нерпячью школу, учиться плавать, ловить рыбу. Почему бы и нет?
К нему подсели Саша и Аюна. Молчать вместе было приятнее.
Долго так сидеть не удалось. С приходом сумерек резко похолодало. Подул широкий зимний ветер. Ничто не мешало ему разгуливать по мёрзлым просторам Байкала. Он кружился в диком танце, поднимал вихри снега, радостно ударялся в борта машины. Позёмки, ласковые и приятные днём, к вечеру наполнились звериной силой – пушистый котёнок, только что ласкавшийся в ногах, вырос, одичал и теперь с грозным оскалом бросался на людей.
Ребята, плотнее кутаясь в воротники, подождали ещё несколько минут и отправились в палатку, забрались в спальники.
Дядя Коля и След вернулись от заструг. Ужин к их приходу остыл, но они не жаловались. Теперь нужно было караулить, высматривать сигнальные фонари сетей. Мужчины договорились дежурить по очереди.
Машины стояли поодаль от палаток, на расстоянии метров двадцати друг от друга, для большей безопасности.
Максим чувствовал, как сон напитывает тело, но сопротивлялся. Нарочно ворочался с бока на бок. Хотел увидеть, как в лагерь принесут нерпят. Для них уже стояли четыре самодельных деревянных ящика. Такими пользовались в нерпинарии в санитарные дни, когда нужно было вытащить артистов из бассейна.
Ветер трепал палатку, завывал, но в тёплом спальнике было уютно.
Усталость брала своё. Ребята уснули почти одновременно.
Максим проснулся от голосов в лагере. Он не знал, сколько прошло часов – или минут. Накинул на плечи куртку и выглянул наружу. Было холодно и вьюжно. В свете фонарей игрался снежный песок.
Максим увидел, как дядя Коля и дедушка, словно воры в ночи, несут извивающийся свёрток. Поймали. Положили кумуткана на снег, выпутали его из сети, затем перенесли в ящик. Рядом бегал След, принюхивался к нерпёнку. Максим удовлетворился этим и вернулся в спальник.
В следующий раз он проснулся, когда ночь разорвалась сухим громогласным треском. По дну палатки прошла ощутимая вибрация. Максим подскочил, уверенный, что под ним рушится лёд…
Дымка и Клякса
Максим хотел выбежать наружу, но вместо этого замер. Прислушался. Лишь ветер и биение сердца – гулкое, до головокружения тяжёлое. Где-то поблизости едва угадывались голоса. Треск не повторялся.
Максим включил фонарик и увидел испуганные глаза Аюны.
– Что это? – спросила она.
– Не знаю.
– Рыба ворочается, – отозвался Саша.
– Ну тебя, – шикнула Аюна и жестом попросила всех молчать. Она тоже прислушивалась.
Максим вновь подумал о том, что они лежат на корочке, толщиной в полметра. Под ней таятся морские глубины. Дедушка говорил, что Байкал – это океанский разлом. Однажды тут будет середина настоящего океана. Иркутск, Улан-Удэ и другие города скроются под водой, как это было с одним байкальским посёлком, на месте которого сейчас – залив Провал.
