– Тебе надо расти, делать карьеру, идти вперёд, – решил однажды дядя Вова. – Балтимор, конечно, славный город, но не Нью-Йорк.
Он аккуратно упаковал мои вещи, купил билеты, дал кредитку.
– А в этой коробке, Марго, – сказал он уже в аэропорту, – вещи из Баку. Фотографии, несколько сувениров. Я её за десять лет так и не открывал. Если почувствуешь, что можешь уже смотреть на них, тогда распакуй.
* * *
Я долго не могла устроиться в своей нью-йоркской квартире. На окнах висели старые выгоревшие шторы, оставшиеся от прежних хозяев. У стены стояли нераспакованные коробки, а на полу лежал вытертый ковёр. Огромная 50-метровая студия с кухней и ванной. Я прикидывала, как разгородить её хотя бы на две части – спальню и кабинет. Но вдруг пришло письмо из географического журнала «Континенты», что моё резюме их заинтересовало и меня приглашают на собеседование. О такой удаче я даже не мечтала. Толстый глянцевый журнал – и я, никому не известная 23-летняя фотолюбительница Маргарет Манукян!
Редактор «Континентов» внимательно просмотрел папку с моими снимками, попутно задавая разные вопросы. На некоторых фотографиях он задерживал взгляд и удовлетворённо кивал. А потом вдруг сказал, что готов предоставить мне работу. Для начала предложил съездить в Мексику, сделать серию снимков для статьи о тамошней флоре.
С этой минуты Нью-Йорк больше не казался мне надменным и равнодушным городом. В автобусе я всё планировала, куда лучше сходить в те три дня, что остались до вылета в Мехико. Например, в Центральный парк, в картинную галерею, на Манхэттен. Прихватить фотоаппарат, нащёлкать первые дни нью-йоркской осени и послать снимки дяде Вове в Балтимор.
15
Я нечасто получаю письма. А если вытаскиваю из почтового ящика толстый конверт, то никогда не сомневаюсь: это – от дяди Вовы. Он подробно пишет о своих делах, о наших балтиморских знакомых, по пятибалльной системе оценивает мои фотографии в «Континентах». В декабре я получила от дяди Вовы необычное, то есть короткое письмо. Всего две строчки: «Марго, прочти, подумай, позвони». Тут же была статья, вырезанная из какой-то газеты. В ней сообщалось, что скоро в Нью-Йорке откроется традиционная выставка работ молодых фотографов. Участие в подобном мероприятии – дело необычайно престижное.
Я бессмысленно рылась на полках, разбирала снимки, негативы, которые скопились за последние годы. Япония, Таиланд, Чехия, Франция, Хорватия. Очень яркие, зрелищные фотографии. Наверное, они неплохо будут смотреться на выставке. Вдруг на самой верхней полке отыскался пыльный конверт с манхэттеновскими негативами.
Я так и не напечатала фотографии того осеннего Манхэттена 2001 года
[2]. Их негативы остались лежать в бумажном конверте на верхней полке стеллажа. Когда-нибудь, думала я. Когда удастся забыть ту пожилую негритянку, которая хватала меня за рукав у оцепленного полицией небоскрёба. Она без конца твердила, что где-то на двадцать втором этаже работает её муж. Или того десятилетнего мальчишку в красной куртке, со слезами отталкивающего от себя взрослых. Или старичка, что кричал мне: «Да-да, фотографируй, слышишь, фотографируй!» Едкий запах гари, раненых на носилках, завывание полицейских сирен…
Я набрала балтиморский номер:
– Алло, дядя Вова, приезжайте.
Он помогал мне тихо и незаметно. Но в конце концов почти всё сделал за меня сам. Оставалось лишь придумать название экспозиции.
Дядя Вова, склонив голову к правому плечу, пристально вглядывался в расставленные у стены фотографии. За несколько дней он успел всё: помог мне с выставкой, познакомился с редактором и журналистами «Континентов», сменил занавески и ковёр в студии, распаковал коробки.
– Подумай, Марго, – сказал он, надевая пальто, – а я пойду прогуляюсь. Да, в одной из коробок я нашёл этот пакет. Вот, возьми его.
Дядя Вова грустно улыбнулся, погладил меня по плечу и вышел, тихо захлопнув дверь. Я надорвала толстую обёрточную бумагу и заглянула внутрь. Фотографии. Толстая пачка старых любительских снимков.
В последний раз я видела их очень давно. Ещё когда жила с родителями в Азербайджане, в Баку. Я начала разглядывать несколько верхних карточек. Старый оштукатуренный дом. Чёрная кошка на лавочке под тутовым деревом, мальчишеская футбольная команда…
Вот они все – передо мной. Это я с табличкой «Школа № 47, 5 „Г”». Толпа с жутко распахнутыми вопящими ртами. Маленькая – снимок папы. Я с мамой у мурманской снежной бабы…
Я верю, что фотографии и вправду запечатлевают что-то навсегда. И хорошее, и плохое. Запечатлевают и не дают забыть. Если человек помнит о чем-то хорошем, ему обязательно захочется это хорошее сделать снова. А если плохое не забыл, то, значит, никогда больше его не повторит.
Тихо хлопнула входная дверь. Дядя Вова вернулся. Я подняла голову, посмотрела на расставленные у стены фотографии дымящихся нью-йоркских небоскрёбов, людей на носилках… Потом встала, включила компьютер. Нужно обязательно написать дяде Алику, позвонить дяде Сейфали, послать открытку дяде Вите, разыскать Гришу. Сказать, что я ничего не забыла, что я их помню и очень люблю.
Наконец компьютер загрузился.
«Маргарет Манукян, – набрала я крупными шрифтом. – Название экспозиции: „Фотографии на память”».
Красные, жёлтые, синие
1
Самой богатой в нашем бакинском дворе считалась тётя Фира. Вся квартира в коврах, хрусталь, бриллиантовые кольца и серьги.
Соседи без конца твердили, что тётя Фира просто озолотилась на своём печёном – свадебных и юбилейных тортах. Что за сумасшедшие деньги достаёт у спекулянтов дефицитное сливочное масло, получает из Москвы посылки с ванилью и фигурным шоколадом. Что мешками покупает в магазинах муку и сахар. И что из-за постоянных кондитерских запахов весь двор скоро заболеет астмой или аллергией.
А мне очень нравился аромат ванили и кардамона, густо наполняющий наш двор. Я часто тянула маму к тёте Фире полюбоваться готовыми тортами. Огромными, роскошными, щедро украшенными кремовыми розами, орехами и шоколадными фигурками.
Мама не очень любила ходить к тёте Фире. Ведь та каждый раз удивлялась, до чего мы с сестрой не похожи друг на друга. Совсем ничего общего. Алида – смуглая, худая, с тёмными прямыми волосами и длинным тонким носом. Я – толстенькая, щекастая, кудрявая и круглоносая. Как будто от разных отцов. С Алидой-то всё ясно, она просто папина копия. Не то что я.
