История повторяется; Месуд-Гирей, потомок крымских ханов, с позором изгнанный османами и произведенный французами в майоры, зазывает земляков: сулит щедрую плату за скот и лошадей, вербует проводников и добровольцев в иррегулярную конницу. Татары того Месуд-Гирея слушают и валят валом; у шанцев их заворачивают назад казачьи разъезды. Непокорных рубят в капусту; торгашей порют плетьми и отнимают добро. Если поймают муллу - вешают тут же, на вздернутых оглоблях кибиток. Мимо Качи, что ни день, пылят конфискованные отары, стада и табуны.
Мы с Эссеном просидели полдня, перенося на карту данные фоторазведки. Тоже глупость - Зарин не хочет открывать севастопольцам, кто я такой, а начальство на «Адаманте», в свою очередь, категорически против того, чтобы я рассказывал о них хоть кому-то. В итоге страдает дело: вместо того, чтобы иметь информацию в реальном времени, с картинкой, занимаемся ерундой. Сегодня же поставлю вопрос - либо пусть с «Адаманта» дают добро на откровенный разговор с предками, либо я обойдусь без их разрешения. Дальше так продолжаться не может, в преддверии наступления противника надежные разведданные - первое дело.
А союзники и правда, готовятся. Видимо, маршал де Сент-Арно (интересно, он и здесь болен раком?) и лорд Раглан наконец, осознали, что время работает против них. Подхода англичан можно ждать до морковкиного заговенья, а русские тем временем подтянут достаточно войск и раздавят пришельцев. Единственное, что удерживало союзников - это полнейшая неясность на море. Они собирались загнать черноморцев под лавку, а вместо этого сами заперты в Евпаторийской бухте. Гидропланы наводят пароходофрегаты и миноносец на любую скорлупку, рискнувшую выйти в открытое море. Вчера к ним присоединился «Алмаз». Зарин сообщает, что дней через пять будет готов «Морской бык», и тогда незваным гостям станет совсем кисло. А уж если Корнилов решится вывести флот из Севастополя... впрочем, я забегаю вперед.
***
Заканчиваю писать; надо переговорить с Эссеном. Надеюсь, он простит мне эту отвратительную сцену с корабельным врачом...»
II
Одесса, Практическая гавань
Пароход «Улисс»
22 сентября
капитан-лейтенант Игорь Белых,
позывной «Снарк»
- Ну-ка, наведи на то корыто! - капитан-лейтенант показал на зеленую с белой полосой лодку, покачивающуюся метрах в пятидесяти от «Улисса». Черная короткая мачта на растяжках вант, длинный косой рей, обмотанный парусиной, сильно задранные нос и корма, - такие здесь называют «очаковская шаланда». На носу желтыми буквами во всю ширину борта: «Соня»; над планширем торчат три пары коричневых пяток. Чуть в стороне еще одна пара, побелее и поизящнее - явно женские.
Сиеста у них, злорадно подумал Белых. Расслабуха. Сейчас мы вас взбодрим...
- Зо! - важно кивнул Лютйоганн. - Заряшайт холёстой!
Набежали греки-номера. Один пробанил ствол куском толстого каната с щеткой из овечьей шкуры, другой вложил холщовый мешочек-картуз, поданный чернявым мальчонкой. Номер, банивший ствол, заколотил заряд; канонир оттянул молоточек ударника, покопался в кошеле, привешенном к поясу, извлек ружейный пистон. Насадил на шпенек запальной трубки, крикнул «Эла!» Номера, ухнув, налегли на тали, дубовая подушка заскрипела, карронада наползла на борт.
Наводчик, босоногий парень лет двадцати с медной серьгой в ухе (Белых узнал в нем гребца, доставившего их с дядей Спиро к башне телеграфа) навалился на гандшпуг - дубовый, окованный железом рычаг. Чугунные ролики взвизгнули по латунной дуге, кургузый ствол повернулся на шкворне. Грек присел, проверил прицел и закрутил винт под казенником. Ствол опустился, ловя отверстым жерлом несчастную «Соню». На шаланде угрожающих приготовлений не заметили - лишь одна из пяток дернулась и почесала соседку.
«Мухи им, вишь, досаждают. Вот и разгоним, надо идти навстречу пожеланиям одесских рыбаков...»
Наводчик махнул рукой, отскочил, остальные последовали его примеру.
Лютйоганн вопросительно глянул на начальство. Белых кивнул, немец каркнул «Фойер!», грек-канонир, закусив губу, дернул обшитый кожей шнур.
Грохнуло; карронада отрыгнула сноп белого дыма. Пушечный удар прокатился по всей Практической гавани, отразился от берегового обрыва, распугал голубей, облепивших парапеты лестницы. Когда пелена рассеялась, Белых увидел, как на раскачивающуюся шаланду лезут из воды двое. Третий приплясывал на корме, гневно орал и размахивал руками, будто пытаясь изобразить оптический телеграф. Простоволосая. расхристанная девица в юбке, подоткнутой так, что до колен открывала смуглые ноги, голосила, обняв мачту. Надо полагать это и есть та самая Соня...
В ушах звенело - хоть и стреляли полузарядом, а голосок у турецкой "орудии" оказался неслабый. Белых поковырял пальцем в ухе, потряс головой. Не помогло.
- Гут! - сказал Лютйоганн. - Баньит, закрывайт!
- Что ж, герр обер-лейтенант, я доволен. Считаю, этот расчет готов, будем надеяться, в бою не подведут. Ребята шустрые.
- Йа! – произнес немец. - Зер гут, ошшень хорошьё! Только драй.. трьи дьень, училль. А другой - абер совсьем глюпий мушик. Как это ин руссиш... сволошшь! Аус иим вирд нихьтс... нитшего не умейт!
И кивнул на прислугу карронады номер три, понуро столпившуюся возле своего орудия. Пять минут назад Лютйоганн устроил им страшенную головомойку после того, как они десять минут возились с заряжанием, да так и не смогли произвести выстрел. Подъесаул Тюрморезов, тоже наблюдавший за учениями, матерно обложил горе-пушкарей и пообещал отдать в выучку к уряднику Прокопию Дудыреву. Урядник, до того как попасть в таможенную стражу, состоял батарейцем в одном полку с Тюморезовым, артиллерийскую науку знал туго и вбивал ее в непутевые головы волосатым, устрашающих размеров, кулачищем. Греки, особенно молодые, боялись Прокопия до икоты, но каждое его слово ловили, как откровение пророка. Белых ухмыльнулся - происходящее, чем дальше, тем больше, напоминало ему сцены из романа Алексея Толстого. В самом деле: немец-капитан, неумелые, старательные матросы, потешная пушечная пальба. И белое с косым крестом полотнище на флагштоке...
Боевая подготовка шла ударными темпами. Лютйоганн гонял команду в хвост и гриву; Тюрморезов не отставал, надрючивая казачков и греческих волонтеров в непростой науке абордажа. Белых шутил, что подъесаул куда больше, чем он похож на «мастера квартер-дека». Уж очень колоритен был казак, когда с бебутом в зубах перелетал на канатной «тарзанке» через фальшборт, на пришвартованную к «Улиссу» барку.
Дядя Спиро ухмылялся в усы, глядя на эти воинственные приготовления. На нем снабжение: провиант, запасной такелаж, плотницкий припас, уголь, машинная смазка, вода - то, без чего пароход не уйдет не то, что в пиратский набег, но даже в каботажный рейс до Николаева.
***
Сейчас дядя Спиро сидел на крышке светового люка, посасывал изогнутую трубку и отдыхал. Белых с удовольствием вдохнул табачный дым. Сам он не курил и терпеть не мог сигаретную вонь. "Трубочное зелье" - дело другое, тем более на палубе каперского карабля.
