Сладкий аромат греческого табака смешивался с ароматом ружейной смазки. Карел протирал промасленной тряпочкой «Корд» - крупнокалиберный пулемет должен стать главным дальнобойным оружием «Уллиса».
Белых еще раз обозрел суетящихся «номерков» и, вслед за Лютйоганном и Тюрморезовым, полез по трапу вниз. Предстояло окончательно утвердить планы кампании.
***
Двухсотсемидесятитонный «Улисс» (в девичестве «Саюк-Ишаде»), - судя по судовым документам, был спущен на воду в 1839 году. Возраст, достаточно солидный для времени, когда техника идет вперед семимильными шагами. Две английские балансирные машины с медными котлами сообща выдавали до ста индикаторных сил. Они приводили во вращение широкие, выкрашенные в красный цвет колеса, сообщавшие пароход до девяти узлов при слабой волне. Под парусами - «Улисс» нес вооружение бригантины, - он давал до шести узлов в полный бакштаг. На острых курсах было еще хуже - «Саюк-Ишаде» еле-еле шел в галфвинд.
Приписанный к эскадре египетского бея, пароходик нес сильную для своих размеров, артиллерию - четыре двадцатичетырехфунтовые карронады, снятые с разбитого при Синопе фрегата «Аунни-Аллах», и медную погонную десятифунтовку.
Планируя операцию, Белых рассчитывал, прежде всего, на свое оборудование и вооружение. Место погонной пушки на полубаке занял «Корд»; поверх шканцев соорудили наклонную аппарель, на которую втащили «Саб Скиммер». Для этого пришлось приподнять на метр с лишним гафель бизани, вконец испортив и без того неважные ходовые качества под парусами. Но Белых не горевал - угля брали с двойным запасом, в расчете на двухнедельное крейсерство.
Выход в море назначили на двадцать пятое; к этому времени и Лютйоганн, и Капитанаки обещали закончить все приготовления. Белых торопил их, как мог: мало ли что придет в голову Строганову? Пока власти к ним благоволят, но кто знает, надолго ли? Да и Фро вполне могла выкинуть какое-нибудь неожиданное коленце. Белых честно пытался отговорить ее от участия в экспедиции, но Ефросинья Георгиевна проявила неожиданную твердость.
- Вы сами виноваты, Жорж! - мило улыбалась она офицеру. - Не надо было спасать меня от турок. А теперь не обессудьте, я у вас в долгу и не отпущу на такое опасное предприятие. Мало ли что с вами случится, а мне потом что - снова слезы лить?
Капитан-лейтенант, вконец смущенный, замолкал и старался отвлечься на более приятные материи. Фигурка и прочие дамские стати были у Ефросиньи Георгиевны выше всяких похвал: Белых уже имел счастье оценить их в самых интимных подробностях. Две ночи они провели в роскошных апартаментах гостиницы «Лондонская» (одиннадцатый номер на Бульваре). На робкое возражение: «А как же ваша репутация, Фро?» - Казанкова лишь загадочно усмехнулась, и той же ночью много порассказала о своих петербургских похождениях. Капитан-лейтенант удивлялся: а он-то он судил о здешнем слабом поле в понятиях, почерпнутых из Тургенева.
***
Ефросинья Георгиевна Казанкова, в девичестве Трубецкая, еще в стенах Смольного института отметилась на ниве амурных приключений. Затем последовало замужество, несколько громких адюльтеров и трагическая развязка: муж ее, лейб-кирасирский ротмистр, скончался от жестокой простуды, подхваченной на очередной дуэли, причиной которой стала его благоверная. Овдовевшая красавица продолжала блистать в свете и эпатировать столичных ханжей скандальными романами. Покончила с этой идиллией интрига с участием одного из Великих князей; Ефросинье Георгиевне намекнули, что ее присутствие в обеих столицах нежелательно, и она уехала на юг, в Новороссию, под крылышко к дяде.
Провинциальная скука быстро утомила ветреную особу. Одесское общество оказалось уныло, добродетельно до зубной боли, - что бы ни писали пушкинисты об одесской ссылке поэта, - и насквозь просвечено местными сплетницами. Оставались юные поручики и мичмана (военная молодежь мотыльками вилась вокруг столичной дивы), но им не хватало привычного Ефросинье Георгиевне лейб-гвардейского лоска. Она стала задумываться об Италии, этой извечной Мекке русской аристократии, но тут началась война. Начитавшись в девичестве Байрона и Дюма-отца, Фро жаждала с головой кинуться в новую, невиданную жизнь, в которой есть все, чего она была лишена в Петербурге: скрип корабельных канатов, звон клинков и пушечный гром, огромные греческие звезды над мачтами и подлинное, не втиснутое в рамки светские приличий, кипение страстей. Так что и турецкий плен и невиданные освободители в лице Белых и его бойцов, пришлись как нельзя более кстати. Урожденная княжна Трубецкая готовилась примерить на свои каштановые кудри треуголку принцессы корсаров, а капитан-лейтенант с ужасом осознавал, что не ему становиться на пути этого стихийного бедствия. Да он и не рвался: при всех романтических тараканах в своей прелестной головке, Ефросинья Георгиевна прекрасно знала четыре языка, английский, французский, итальянский и испанский, и немного говорила по-гречески.
Она уже успела стать на «Улиссе» своей. Без разговоров заняла сразу две каюты: одну для себя и вторую, совсем клетушку - для служанки. Дядя Спиро косится на незваную гостью с подозрением, но Фро и тут не растерялась - сумела обаять жену старого контрабандиста, сухопарую и весьма решительную гречанку с неприветливым лицом, украшенным редкими усиками над плотно сжатыми губами. На Молдаванке ее звали «мама Капитанаки»; она командовала супругом и детьми ничуть не хуже, чем тот распоряжался на «Клитемнэстре». И в отсутствие дяди Спиро заведовала другой частью «семейного бизнеса» - крошечной кафенией на шесть столиков, где всегда сидят за чашкой крепкого густого греческого кофе, стаканом терпкого молодого красного вина или стопкой цикудьи, соседские греки. Белых пару раз побывал в этом заведении и запомнил, как освещалось улыбкой лицо хозяйки, стоило кому-то похвалить ее закуски или поблагодарить за вино. А когда посетитель расплачивается, низменно выставляла на стол, домашние пончики в меду, сушеный инжир или рюмку цикудьи - от заведения.
Неизвестно, как Ефросинья Георгиевна отыскала путь к ее сердцу мамы Капитанаки, а только эта решительная дама взялась лоббировать ее участие в каперской экспедиции. Как выяснилось, тетка супруги дяди Спиро занималась ровно тем же на Архипелаге - полвека назад, во время очередной русско-турецкой войны, когда Россия создала на островах "Эптанисос Политиа", свободную греческую Республику Семи островов. И даже с будущим мужем познакомилась на палубе каика, и вместе с ним перебралась в Крым, когда Россия по мирному договору вынуждена была оставить острова туркам.
На заявление Белых: «не бабское это дело», мама Капитанаки лишь усмехалась и отвечала: «Не знаешь ты гречанок, нэарэ! Вам, воинам, до них далеко, и коли уж женщина возьмет в руки саблю... Ласкарина Бубулина
[27] была вообще русским адмиралом!» Робкое возражение дяди Спиро, что Ефросинья Георгиевна, вообще-то, никакая не гречанка, было презрительно отметено, и с этого момента Фро окончательно утвердилась в экипаже «Улисса». А Лютйоганн, во всем требующий орднунга, внес ее в судовую роль, как волонтера-переводчика и историографа.
