- Куда он побежал?
Петька-Патрик махнул рукой в сторону видневшихся вдалеке палаток. Эссен кинулся напрямик, через траву; мальчишка с Велесовым еле поспевали за ним.
До крайней палатки оставалось шагов полста, когда тишину разорвали выстрелы. Эссен споткнулся на бегу, Патрик, не успевший затормозить, с разбегу врезался в ему в спину и оба полетели в заросли полыни. Снова выстрел; невнятный вопль, в котором с трудом угадывались матерные слова. Лагерь просыпался: метнулась тень в винтовкой наперевес, замелькал оранжевыми отсветами фонарь «летучая мышь» в руке матроса: «Слышь, Игнат, шо тама за кутерьма?»
- Кто стрелял? - разнесся сонный голос Лобанова-Росовского. Огромная фигура прапорщика, в белых кальсонах, появилась на фоне палатки. В руке князь сжимал маузер.
- Кто, мать вашу, стрелял? Начальник караула, ко мне! Шевелись, тетери сонные!
И в этот момент все остальные шумы перекрыл мотоциклетный треск ротационного «Гнома». Эссен, успевший подняться на ноги, невнятно кричал, потрясая кулаками, и Велесов увидел, как над морем, на фоне оранжевой полосы вечерней зари, залившей западную кромку горизонта, наискось мелькнула крылатая черная тень.
***
- Он, лярва, ножиком! - хрипел Рубахин. Я поздоровкался, наклонился, чтобы, значить, тягу подтянуть - тут-то он меня и подколол!
Моторист лежал на брезенте, на песке, возле дощатого слипа. Голый по пояс матрос в алмазовской бескозырке, неумело перематывал ему бок полосатой тряпкой. Рубахин охал, шипел от боли и матерился. Рядом, на песке, валялся разодранный тельник.
- Кто тебя, англичанин? - спросил Эссен. Он уже влез в кабину и копался под приборной доской. - Что ж ты его, братец, к аппарату подпустил? Сам виноват...
- Да дохтур же! - взвыл моторист. - Френч надел, консервы, гнида! Я ишшо подумал - чегой-то ихнее бла-ародие так вырядились? А он вон что удумал...
- Англичанин потом набежал. - добавил матрос. Он затянул узел на боку Рубахина и вытирал окровавленные руки тельняшкой. - Я, как увидел, что дохтур Рубахина зарезал - сразу кинулся. А тут ента подлюка: выскочил из-за палатки и давай в меня палить! Пистолетик евонный махонький, не попал, паскудина... А я что могу - каменюкой в него запулить? Завели мотор и поминай как звали!
- Не переживай, братец, тебя ни в чем не обвиняют. - успокоил матроса Лобанов-Ростовский. Он, как прибежал в одних подштанниках, так и стоял: маузер пляшет в руке, деревянная коробка на ремешке болтается на голой волосатой груди, завязки от кальсон свисают с лодыжек.
- С сумкой он был, англичанин! - просипел Рубахин. - Большая, парусиновая, быдто для картинок, художники такие носят. Мешалась она ему, вот и промазал. А пистолетик бросил, вон там...
Матрос покопался в песке и продемонстрировал офицерам карманный двуствольный пистолет с перламутровой ручкой.
Сергей сдернул с пояса «Кенвуд».
- Князь, мы на связи. Бегите, рапортуйте, и пусть «Заветный» идет за нами вдоль берега. И чтоб Энгельмейера с «Алмаза» взяли - не дай Бог, на воду придется сесть - у Евпатории французы шастают.
Мичман Энгельмейер, оставшийся «безлошадным», был временно переведен в радисты. Ему, как и Лобанову-Ростовскому, доверили один из «Кенвудов».
- Думаете, к союзникам полетел? - спросил фон Эсссен. Лейтенант, в пилотском шлеме (и где только успел раздобыть?), перегнулся через спинки сидений и откручивал пробку бензобака.
- А куда еще? Ну, доктор, ну, чмо либерастное... знал ведь, что он в Питере, в аэроклубе состоял! Но чтоб вот так, с ходу, справиться с незнакомой машиной?..
- Да все ему знакомо! - плачущим голосом выкрикнул Корнилович. - Я, дурак, и познакомил! Полгода назад, два раза его вывозил - мне новый мотор поставили, надо было облетать. Вот Фибих и напросился. Первый раз дал только по воде порулить, а второй он уже пилотировал...
Аппарат Корниловича, единственный в авиаотряде, имел двойное, учебное управление.
- И как справился? - поинтересовался лейтенант. Он вытащил из горловины бака проволочный щуп, обтер ветошкой. - Полный.
- Нормально справился, сволота клистирная! Его и другие катали, точно знаю. Я еще говорил: «при нужде вы, доктор, вполне за пилота сойдете, меня замените!» А Фибих, курва мать, отшучивался: мол, куда нам, мичман, рожденным ползать, это вы небожители...
- Как там, Кобылин? - крикнул Эссен. – Закончил?
- Порядок, вашбродие! - отозвался летнаб. - Аппарат осмотрен, к летанию готов!
Кобылин обеими руками ухватился за лопасть, изготовился. Физиономия в ожидании команды, сделалась напряженной. А рожа-то до сих пор распухшая, подумал Велесов. От души погуляли...
Он перекинул ногу через борт, и тут за рукав кто-то ухватился. Петька-Патрик. Мальчишка лопотал, мешая английские слова, русскую матерщину, тянул на себя, пытался что-то втолковать.
Сергей осторожно высвободил рукав из цепких мальчишечьих пальцев.
- Извини дружище, в другой раз слетаешь. А сейчас мне надо...
Неизвестно, понял ли его юный ирландец - он отпустил Велесова и повалился на песок. Худые плечи вздрагивали от злых рыданий.
Велесов выпрямился, держась за стойку. Нащупал тангенту «Кенвуда», поднял зачем-то переговорник к губам.
Щелк-щелк-щелк-щелк, пауза, щелк-щелк. Четыре-два. Сорок два. Их тайный код.
Эссен вскинул руку. Кобылин крутанул пропеллер, «Гном-Моносупап» закашлял, зафыркал, стрельнул касторовой гарью, и ровно затарахтел. Сергей плюхнулся на сиденье и зашарил свободной рукой в поисках привязного ремня. Матросы, мотористы подбежали, навалились с гиканьем, скатили аппарат в воду. Эссен добавил газу, развернулся навстречу волне и пошел на взлет.
IV
ПСКР «Адамант»
22 сентября 1854 г.
капитан-лейтенант Игорь Белых,
позывной «Снарк»
- ...что ж, Андрей Владимирович, это все очень любопытно. Остается главный вопрос: как долго союзники будут отсиживаться в Евпатории?
Кременецкий говорил, как всегда, негромко. Из открытого иллюминатора вливался в кают-компанию прохладный сентябрьский воздух. Офицеры «Адаманта» устроились на диванчиках вдоль стен, и лишь сам Андрей стоял возле большого монитора. На экране застыла карта Крыма середины девятнадцатого века.
С памятного дня «переворота», кавторанг взял за правило устраивать по вечерам своего рода брифинг для офицеров корабля. Он не носил характера совещания комсостава - ни протокола, ни аудиозаписи, ни жесткого регламента. Тем не менее, эти брифинги чем дальше, тем заметнее становились «коллективным мозгом» экспедиции. Офицеры входили во вкус непринужденного обсуждения, без оглядки на звания и должности.
- Полагаю, Николай Иваныч, они растеряны. - заговорил командир БЧ-4. - Возвращение англичан - это удар под дых, да и визиты гидропланов выводят их из равновесия.
