– Ослеплен до безумия! – прорычал полковник.
– Если и ослеплен, то уверенностью, – согласился я. – Банти, ты-то меня понимаешь?
Банти повела себя совершенно как ангел.
– Конечно, я понимаю. Раз ты так настроен, Ричард, конечно, ты не можешь оставаться в бездействии. Я вот думаю…
– Да? – Сердце мое застучало сильней.
– Может быть, я могу чем-то помочь?
– Банти! – загремел полковник.
– Ты прелесть! – одновременно выдохнул я.
Возмущенный возглас своего батюшки Банти пропустила мимо ушей. Подойдя ко мне, она положила мне руки на плечи.
– Я знаю, что ты сейчас чувствуешь. Я в тебя верю. Надеюсь, ты докопаешься до истины, какой бы она ни была.
– Еще раз повторю вам, сэр: если не прекратите лезть в это дело, я запрещу вам встречаться с моей дочерью. Мэри, – так он называл ее только в самых серьезных обстоятельствах, – ты меня слышишь?
– Это шантаж, – спокойно отозвалась Мэри. – И я не выйду за человека, которого можно утихомирить подобным образом.
– Никто и не говорит о том, чтобы ты за него вышла!
– Отчего же, мы часто об этом говорим.
– Но не со мной! – Полковник сделался лиловым от гнева.
– Да, милый папа, что толку говорить об этом с тобой, если ты считаешь Арнольда охотником за приданым? Как будто сейчас важно кому-нибудь, кто сколько зарабатывает! В жизни есть вещи и поважнее.
– И большую часть этих вещей можно купить только за деньги. Ты слышала, что я сказал, Банти?
Прежде чем ответить, она внимательно на него посмотрела:
– Да, я слышала. Значит, мы будем жить на то, что Ричард зарабатывает. Я всегда хотела уютный дом, и навести порядок в двух комнатах легче, чем в десяти.
И чему тут удивляться? Я недаром мечтал жениться на ней!
Я покинул дом, а в ушах у меня звучал голос полковника: «Я с вами не шучу, Арнольд. Вы из тех, кому не понравится работать так, чтобы достало прокормить двоих. Знавал я вашего брата!» Какие шутки! Похоже было, полковник настроен более чем серьезно. Я знал, что он хочет выдать Банти за Дерека Маркэма, и Дерек тоже не прочь. Одно время он Банти нравился; мне пришлось вылезти вон из кожи, чтобы обратить ее внимание на себя. Соединив усилия, отец и мать вполне могут уговорить ее вернуться к прежнему поклоннику. «И все равно, – стиснул я зубы, покупая билет до Лондона, – это не должно меня останавливать. Пусть даже мне грозит навеки разрыв с Банти, все равно я должен продолжить. Должен, и все». Вот так я тогда был настроен.
Глава 4
В Лондоне я отправился повидать человека по имени Крук, юриста с определенной репутацией, завидовать которой, как утверждали его недоброжелатели, стоило отнюдь не всегда. Это был крупный мужчина с длинным острым носом и повадками, по мнению некоторых, плута. Он соглашался на любую работу, если случай его интересовал. Знали его под прозвищем Надежда Преступников, и не раз полиция пыталась выудить у него сведения о неких юго-восточных бандах.
Как я уже сказал, имя его связывали с целым рядом процессов самых двусмысленных. И в самом деле он добивался успеха там, где законники с репутацией, сравнительно незапятнанной, терпели крах. К примеру, он участвовал в деле китайских галерейщиков в Плендерсе, а когда весь свет ополчился на члена парламента Хорсли, дескать, тот задушил жену, Крук отличился и там тоже. Моральные тонкости мало его интересовали, он был не слишком разборчив, но в том случае, если дело задевало его за живое, брался за него и, вцепившись, хватку уже не ослаблял. Сказать, что он подтасовывал улики, не могу, но была у него – что не отнять – поразительная способность предъявлять их суду в выгодном ему свете.
– Неужто не довольно с тебя суда? – приветствовал меня Крук. – Надеюсь, диваны были пружинные в комнате совещаний.
– Обошлось без диванов, – ответил я. – Нас не заперли на ночь.
– Твоими стараниями, как я понимаю.
– Новость уже разлетелась?
Крук ухмыльнулся:
– И это еще не все. Ты явился с этим делом ко мне!
– О, догадаться об этом много ума не надо. Зачем бы я еще явился?
– Ну, мало ли. Мог, например, сам влипнуть в какую-то неприятность. Отчего нет? Такое случается с людьми самыми достойными, и не далее как вчера одна клиентка заметила мне, что мы здесь для того, чтобы помогать друг другу. Представляешь, огненно-рыжие волосы, трикотаж в черную полоску, вот такой изумруд на пальце, – прибавил он, явно видя даму перед собой, – физиономия вся размалеванная… И расписывает, что в беду попала в состоянии бессознательном, сама и не помнит как. От души надеюсь, что ей удастся убедить в этом суд. Так что же ты от меня-то хочешь?
– Хочу, чтобы ты помог мне предотвратить повторный судебный процесс. У всех силы когда-то кончаются, а миссис Росс, насколько я понимаю, уже на пределе.
– То есть если я раздобуду толику яда, ты просунешь ее между тюремных прутьев? Ты не в ту лавку попал, друг мой.
– Похоже, я единственный человек в Англии, считающий, что она невиновна, – вздохнул я.
– И ты просишь меня убедить в этом остальных? Я польщен, Арнольд.
– Правда ведь всегда доказуема, верно? – страстно вопросил я.
– Спроси об этом теологов, и послушаем, что они скажут.
– Так должно быть на этот раз. Обзови меня как угодно, хоть идиотом, но мысль о том, что эта женщина пойдет на виселицу, выше моих сил.
– Ну так чем я-то могу помочь на этой стадии? Состряпать фальшивую улику?
– Если можешь да так, чтобы судья купился, да, сделай милость.
И тут он повторил то, что две женщины мне уже говорили:
– Послушай, тебя ведь не интересует, убила она или нет, верно? Как, впрочем, и меня.
– Что? И тебя же?
Крук подмигнул.
– Для чего, по-твоему, существуют юристы? – спросил он. – Думаешь, чтобы соблюдать справедливость? Вот еще! Для того чтобы вытаскивать тех, кто загнан в угол, – причем чем теснее угол, тем выше гонорар. И нет безнадежней угла, чем тот, в который загнан преступник. В общем, когда речь о верховенстве закона, у меня прямо мороз по коже. Зримо представляю себе, как зябну в очереди за пособием. А вот когда речь о дельце вроде этого, где все заведомо вопиет, что благоприятного вердикта не жди, вот тут-то и понимаешь: денежки сами плывут к нам в руки!
– Однако ты циник! Прожженный!
– Ничего подобного. Обыкновеннейший деловой человек.
– Послушай, а ты веришь, что это она убила?
– Во что я верю, – отмахнулся Крук, – не имеет никакого значения. Ни малейшего. Значение имеет только то, в чем можно убедить присяжных. Причем в коридорах с ними договориться нельзя. Можно только убедить, заболтать их в судебном зале, порой даже вопреки их здравому смыслу. Ну, так с чего мы начнем?
