– Да, молодой Росс, сын Эдварда.
– Вот как? Надо думать, пришел поговорить о новом процессе?
– Нет, о дознании по делу Райта.
Фишер вскинул бровь:
– В самом деле? У него что, были какие-то свежие факты?
– Разве в этом могут быть сомнения? Он пришел ко мне в связи с той информацией, которую сообщил мне Райт относительно смерти Эдварда Росса.
– Я вас слушаю, сэр.
– Он и был тот ночной гость, которого Райт видел у двери Росса.
Я откинулся на подушки, ожидая реакции, но Фишер и ухом не повел.
– Он пришел рассказать вам это?
– Да.
– И ведь не поленился, приехал из самого Лондона…
– Он ведь знал, что я в этом деле заинтересован. Я полагаю, и, смею думать, вы согласитесь со мной, что если удастся доказать, что кто-то пытался в ту ночь проникнуть в дом, в то время как миссис Росс там отсутствовала, это даст нам возможность говорить о наличии другого преступника.
– Мистер Райт сказал только, что он пытался войти.
– Мы ведь обо всем этом уже говорили! – нетерпеливо сказал я. – Конечно, доказать, что кто-то вошел в дом, мы не можем. Я это понимаю. Однако же это дает шанс. Британские присяжные, как правило, предпочитают быть вполне уверены в своих выводах, прежде чем вынесут смертный приговор. И вот Гарри Росс пришел ко мне, чтобы сказать, что он и есть тот самый ночной гость.
– Интересно, почему он это сделал.
– Чтобы развеять мои пустые надежды, я полагаю.
– На мой взгляд, это странно. Если бы он вам не сказал, вы бы об этом не знали, верно?
– Ну, о том, что в ту ночь он был здесь поблизости, мне было известно.
– Но вы не знали, что он приходил к дому.
– Нет, конечно, не знал.
– Потому-то я и говорю, что странно, что он вам это сказал.
– Разве вы не видите, у него должна быть для этого причина. А кроме того, возможно, он считал, что это безопасно. Мертвые не выбалтывают секретов.
– То есть вы связываете его с отравленным виски, сэр?
– Ну, виски ведь не могло само себя отравить, правда?
– Безусловно, сэр. Вы предъявите ему обвинение?
– Послушайте, – взорвался я, – зачем я, по-вашему, плачу налоги? Разве мне не полагается защита полиции?
– Она вам нужна?
– Ну, во всяком случае, толку от нее немного. Я все еще жив отнюдь не благодаря ее попечению.
– В нашу задачу не входит препятствовать джентльменам подсыпать яд в стаканы. Мы не вмешиваемся, покуда преступление не совершено.
– Так вы по-прежнему сомневаетесь, что оно было совершено?
– Нет, сэр. Но, само собой, мы хотим быть уверены в собранных нами фактах.
– Из чего следует, что вы думаете, я мог сам подсыпать себе яд. В таком случае, уверяю вас, я бы сделал это как полагается, не прибегая к полумерам, и не пришлось бы мне на три четверти умереть, а потом вернуться к жизни с тем, чтобы предстать перед судом за попытку самоубийства
[7]. Не говоря уж о том, с какой бы стати я это сделал?
– Именно этот вопрос я пришел с вами обсудить, сэр. Мне необходимо ваше заявление.
– Ну, не знаю, что еще и добавить. Я подробно рассказал вам, что именно произошло. Если вы хотите спросить, как у него появилась такая возможность, я вам отвечу. Я имел глупость выйти из гостиной в спальню, чтобы переговорить по телефону. Стакан с виски все это время стоял на столе.
– Я, собственно, не это имел в виду. Я, собственно, вот о чем. – Он протянул мне ладонь, на которой лежало что-то маленькое, круглое, темное. Я вгляделся.
– Что это такое?
– Пуговица.
– Ну да. И что? Зачем вы мне ее принесли?
– Судя по всему, она подходит к одному из ваших пиджаков.
– Моему? Но это самая обычная пуговица.
– Сама по себе пуговица ничего не доказывает, это так, но тут вот что, – и Фишер указал на клочок ткани, с которым пуговица составляла единое целое.
– А, понятно. Вы хотите сказать, это помогло вам найти пиджак, к которому пуговица была пришита.
– Вот именно, сэр.
– И вы его нашли?
– В вашем гардеробе, сэр, висит пиджак с дыркой на месте одной пуговицы.
– И дырка совпадает с этим клочком, как деталь головоломки?
– Да, сэр.
– И что? – Я был сбит с толку и этого не скрывал. – Где вы ее нашли, эту пуговицу?
– В кустах под окном библиотеки мистера Райта.
Я онемел. Потерял дар речи. События последних двух дней полностью вытеснили из моей памяти и Райта, и его самоубийство.
– Помните, на дознании слуга Райта Батлер вспомнил про сучки и листья, что валялись в комнате на ковре? – продолжил меж тем сержант. – Мы там все осмотрели и нашли это. Оставалось найти пиджак.
Я по-прежнему молчал. Было понятно, что я влип по самые уши. Оставалось только признаться начистоту. Изворачиваться и юлить смысла не было. Я проклял про себя свою глупость. Как можно было не осмотреть пиджак после того, как я выбрался из кустарника! Но единственным желанием моим на тот момент было унести ноги.
– Как вы его нашли? – наконец вымолвил я.
– Когда вы лежали без сознания, то все время говорили про какое-то письмо в кармане, ну, мы и начали его искать…
– И нашли пиджак?
– Да, сэр.
Я перевел дух:
– Пожалуй, я должен рассказать вам все, как было. Это правда, я был там той ночью, хотя к смерти Райта я не причастен.
– Да, сэр? – Фишер, выказав намек на сочувствие, снова обратился в робота.
– Да, не причастен. Суть в том, что мне случилось проходить мимо дома, когда я услышал звук выстрела. Стояла полночь, и вокруг было тихо. Я имею в виду, что это не мог быть звук лопнувшей автомобильной шины или что-то подобное, потому что никакого движения на улицах не было. Дома по обе стороны от дома Райта, как вы знаете, пустуют. Окна его дома также были черны, но я открыл калитку, по подъездной дорожке прошел к парадной двери и постучался. Никто не ответил. Я позвонил в дверь. Опять ничего. Наверное, самым очевидным было бы вызвать полицию, но я не понимал, что происходит. Это могла быть случайность, кто-то мог быть серьезно ранен; я хотел попасть в дом и выяснить, что происходит. Вспомнив, что у этих домов имеется черный ход, я свернул с Ромэри-стрит на Литл-Дэвид-лейн и прошел садом. В окне первого этажа горел свет, и в просвет между шторами можно было заглянуть в комнату. Я смог рассмотреть только тело, лежавшее на полу. Окно было приоткрыто, я поднял створку и протиснулся внутрь. Райт лежал так, как его впоследствии нашли, а револьвер валялся на ковре рядом. Я сразу понял, что он мертв. Ну, вы же сами видели тело.
