На этом месте своих размышлений мистер Крук поднял голову и увидел приближающегося к нему клирика средних лет и неопределенной наружности. Преподобный Фейн, как называли его поставщики различных продуктов, напомнил Круку одного хорошо известного служащего еще более известного лондонского банка, одинаково ненавидящего шляпы и подтяжки. Его можно было увидеть на улице в любую погоду бредущим мимо Епископских ворот в брюках, удерживаемых одной лишь гигантской булавкой, и злые языки утверждали, что в один прекрасный день булавка весьма печальным образом сломалась. Крук в эту легенду не верил и вообще не мог понять, чему тут радоваться, ибо, по его словам, вид пожилого господина, облаченного в одни лишь шерстяные подштанники, не так уж и забавен. И тем не менее мистер Фейн напомнил ему этого персонажа. Он производил впечатление человека, у которого не только предметы одежды, но и все части тела удерживаются на своем месте при помощи таких вот булавок. Это был худой и на редкость костлявый мужчина, который при ходьбе раскачивался настолько сильно, что производил впечатление пьяного. При этом он, прищелкивая пальцами, деловито обсуждал что-то с самим собой. Да, фигура нелепая, но от высокого лба веяло благородством, а орлиный нос и четкая линия скул делали его лицо незабываемым.
Мистер Крук шел так, чтобы непременно оказаться на пути этого замечательного клирика. Мистер Фейн, едва не налетевший на преграду в виде груды сильно помятой мужской одежды, затоптался на месте и сделал шаг влево. Загадочным образом стена последовала за ним. Мистер Фейн немного попрыгал на месте, затем поднял голову. Ему открылось крупное лицо с багровыми щеками, сильно выступающие вперед могучие челюсти, блестящие крысиные глазки и длинный нос – все это вместе взятое нависало над ним так грозно, что он показался себе едва ли не щепкой.
– Прошу прощения, – забормотал он.
– Ну что вы, что вы, – перебил его мистер Крук, не желая уступать ему в вежливости. – Мистер Фейн, если не ошибаюсь?
– Он самый. – Возникшая было растерянность чудесным образом исчезла, сменившись откровенной настороженностью.
Подумал, наверное, будто я хочу что-нибудь выпросить, решил проницательный мистер Крук, а вслух негромко сказал:
– Видите ли, я прихожанин, хотя священству стараюсь не досаждать. Меня зовут Крук, я адвокат. Не сомневаюсь, что от людей вашего звания можно не ждать всякого рода шуток по этому поводу.
Настороженность наложилась на растерянность: теперь мистер Фейн просто терялся в догадках. Возможно, подумал он, это помешанный – здоровенный, толстомясый и, наверное, опасный помешанный. Или человек, до недавнего времени владевший банком, а потом убивший кассира и все еще находящийся на свободе. Прежде мистеру Фейну – насколько ему самому это было известно – с убийцами встречаться не приходилось, но убийца вполне мог походить на этого человека.
– Я представляю интересы миссис Феррис в деле об исчезновении ее мужа, – продолжал Крук.
Мистер Фейн наконец понял, с кем имеет дело. С неким господином, который хочет собрать деньги на цели, никакого отношения к церкви не имеющие.
– А я и не знал, что миссис Феррис нужен адвокат, – сухо заметил он.
– Он может понадобиться самому Феррису.
– В этой стране человек считается невиновным, пока не доказано обратное. В настоящее время против этого господина не выдвинуто никаких обвинений…
– Но они могут быть выдвинуты, – примирительно заметил мистер Крук. – В британской полиции работают люди, лишенные воображения. Вы знаете среди полицейских хоть одного поэта? Ну, конечно, не знаете. Их просто нет. Вам скажут, что какой-то ни в чем не повинный господин остановился послушать музыку. Вы возразите, что музыка его не интересует, а на вас тупо посмотрят и, возможно, процитируют Шекспира.
Теперь мистер Фейн окончательно убедился, что его собеседник – помешанный, и попытался умиротворить его.
– Да, в ваших словах что-то есть. Тем не менее я не могу согласиться с тем, что миссис Феррис нужен адвокат и…
– Вы просто не знаете, для чего нужны адвокаты. Это не просто противники стороны обвинения, к тому же они гораздо более симпатичны. Их можно сравнить с жидкостью, которую, если верить газетной рекламе, надо давать детям, когда на них нападет икота, а на самом деле годящейся для того, чтобы смыть краску со стены ванной. Ладно, вернемся к миссис Феррис. Я только что был у нее. В одном можно быть уверенным: чем скорее Феррис отыщется, тем ей будет легче. Неведение просто изматывает ее.
– И полиция не отстает, – согласился мистер Фейн. – Знаете, ей пришлось отправить ребенка в деревню.
– Весьма разумно с ее стороны. А теперь я хотел бы попросить вас рассказать мне кое-что о Феррисе.
Мистер Фейн почувствовал себя мухой, попавшей в сплетенную пауком паутину и безуспешно пытающейся из нее выбраться.
– Все, что мне известно, я уже рассказал полиции, – запротестовал он.
– Но я не полиция, более того, меня называют Надеждой Преступника. Имея в виду ваш сан, это должно вам понравиться, если вы понимаете, что я имею в виду.
– Не вижу, чем бы я мог быть полезен… – уныло вымолвил мистер Фейн, гадая, отчего это так получается, что какой-нибудь примерный прихожанин вдруг выскочит из ниоткуда в самый неподходящий момент, в то время как в тех редких случаях, когда этого ждешь, вся паства скрывается за плотно закрытыми дверями домов.
– Ну, например, вы могли бы мне сказать, из тех ли Феррис людей, что склонны к самоубийству.
– Со мной он на эту тему никогда не говорил. Впрочем, он вообще редко говорил со мной о личных делах. Людям моей профессии, – добавил мистер Фейн, которому весь этот разговор неожиданно начал казаться интересным, – приходится выслушивать множество историй личного свойства, которые ни веселыми, ни вдохновляющими не назовешь. Но что поделаешь, такова наша работа, и мы стараемся сделать ее как можно лучше. Но человек вроде Ферриса… у меня всегда было ощущение, что если бы кто-нибудь знал, как его разговорить, если бы кто-нибудь проник в тайну его скрытых страхов – а у меня никогда не было сомнений в том, что он чего-то боится, чего-то такого, что не хочет назвать по имени, – то ему можно было бы помочь.
– Но вам так и не удалось заставить его раскрыться?
– Нет. Извините, но у меня назначена встреча, боюсь опоздать, – сказал мистер Фейн. – Впрочем, вы могли бы меня проводить. Спасибо. Нет, не удалось… я всегда, как бы это сказать, наталкивался на сопротивление, которое не мог преодолеть. Полагаю, он даже с женой никогда не был откровенен до конца. Все это как-то связано с неизвестными трагедиями войны.
– Он долго у вас служил? – спросил Крук.
– Пять лет. Должен признаться, брал я его не без некоторых колебаний. Прежде всего, раньше он ничем подобным не занимался, ну и… были другие причины. Но впоследствии выяснилось, – поспешно договорил мистер Фейн, – что о лучшем помощнике я и мечтать не мог.
– А говоря о «других причинах», – настаивал Крук, – вы что имеете в виду?
