– Нет, но ты сказала, что он как-то странно на тебя смотрел, – уточнил Никола.
– ПРЕКРАТИ! – Я раскинула перед ним руки, жестом спрашивая, что на него нашло, потом повернулась к Максиму:
– Серьезно, это болезнь какая-то! У него Туретт или что?
Максим все еще смеялся.
– Выпьешь с нами?
– Не знаю, – сказала я, садясь. – Он же через две секунды во всеуслышание огласит мой номер лифчика.
– ТРИДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ С! – заорал Никола, отчего к нам повернулся десяток голов. – Извини, Жен, но ты сама напросилась.
– Можно узнать, откуда тебе это известно?
– Мужчина с моим опытом может угадать размер лифчика любой женщины, дорогуша.
Они с Максимом принялись называть размеры лифчиков сидевших в баре женщин, смешно хлопая ладонью о ладонь, когда их оценки совпадали.
– Нам еще два пива, – сказал Никола официантке Мари, когда она подошла к нашему столику.
– Мне бокал шардоне.
Мари понимающе улыбнулась мне и кивнула.
– Тридцать четыре В, – хором произнесли Максим и Никола, как только она отвернулась, и снова хлопнули ладонью о ладонь.
– Ладно, – сказал Никола. – Побаловались и хватит. Как прошел вечер?
– Не так уж плохо. Забавно. Мой отец. Группа подростков. Лаваль.
– Ничего себе! – вставил Максим. – Не знаю, кто твой отец, но звучит как начало фильма ужасов.
– Можно узнать подробности? – спросил Никола.
И я принялась рассказывать о проведенном вечере, очень оживленно и, что немаловажно, с большим удовольствием. Я подражала подросткам, пародировала отца, с пафосом описывала каменных львов, украшавших вход в большой дом…
– У твоего отца новый танк? – спросил Никола.
– Ага, серой марки.
Я была в ударе, на радость моей маленькой аудитории. И мне приходилось сдерживать свое ликование всякий раз, когда Максим смеялся над моими рассказами. Его смех был как награда, и я находила, что после всех этих недель «тощих коров» и горестей вполне ее заслуживаю.
Я не упомянула ни о вопросах, которые вызвал у меня разговор с отцом, ни о телефонном звонке из туалета в подвале и слезах, пролившихся, когда девочка пела под караоке. Я не хотела говорить о своей несчастной любви. Не хотела быть «трудностью» в этот вечер. Я хотела выглядеть – в блестящих глазах Максима – забавной и непринужденной. Это роль, сказала я себе, вспомнив разговор с Катрин. Ну и плевать. Я была довольна, и впервые за долгое время мне было хорошо. Лишь бы Максим продолжал улыбаться, говорила я себе.
Что он и делал – весь вечер и добрую часть ночи. Улыбался он и на следующее утро, когда я проснулась в его комнате, полной света.
Глава 6
Робко открыв для начала один глаз, я увидела огромное окно, а за ним – ничего, кроме вершины горы Мон-Руаяль, гордо возвышавшейся на фоне лазурного неба. Неужели квартира Максима расположена так высоко? Я смутно помнила, как попала сюда: мы хохотали, яростно обнимались на лестничной клетке в стиле арт-деко и скидывали одежду так поспешно, что задним числом мне стало неловко.
Который может быть час?
Я огляделась, стараясь не шевелиться. – Максим еще спал, ровно дыша у моего плеча, и я ни за что, ни в коем случае не хотела бы разбудить его. В первый раз с нашей встречи с Флорианом в Париже я переспала с почти незнакомцем. Лет до двадцати пяти я делала это регулярно, но теперь это казалось мне ребяческим и даже не вполне приличным. Когда же я стала такой зажатой? Я попыталась сказать себе, что ничего такого в этом нет, что Максим наверняка очень часто ложится в постель с девушками, едва успев познакомиться, и это не красит не только МЕНЯ, но и его тоже.
Я уже слишком стара для этого, думала я, ища глазами в большой, залитой светом комнате хоть какие-нибудь часы. В этой комнате было много, очень много вещей. Стопки книг по искусству – выше меня – у стен. Мольберт с рисунком углем – женщина, лежащая на боку. Коробки с красками. Как минимум три гитары. Книжный шкаф, полки которого прямо-таки ломились от книг. Ворох одежды в углу. Установи Максим на стене неоновую вывеску «Я – артист», и то это было бы не так очевидно. В ярком утреннем свете, с легкой головной болью, мне от этого сделалось не по себе.
О нет, подумала я, чувствуя, как его правая рука тихонько обнимает меня за талию. На что это будет похоже в ярком утреннем свете?! Неужели он подумает, как 95 % мужского населения планеты, что я снова умираю от желания, несмотря на утренний час и отсутствие алкоголя в крови? Я уже почувствовала спиной вполне предсказуемую эрекцию. «Что делать?» – спросила я себя, лихорадочно ища в затуманенных воспоминаниях похожие утра моих двадцати лет. Мне вдруг ужасно захотелось плакать. Я чувствовала себя такой маленькой, голой и уязвимой – и где был Флориан, чтобы утешить меня и защитить? Не его рука обнимала меня, не его восставший член упирался в спину, а мне был нужен только он один.
– Как ты? – спросил Максим. Меня все же хватило на то, чтобы рефлекторным движением утереть наверняка потекшую тушь, прежде чем обернуться. Максим улыбался мне. Глаза его чуть припухли, но взгляд оставался все таким же ясным, а в улыбке его красивого рта не было ничего плотоядного или хищного. Ночью он проявил себя внимательным и пылким любовником, явно питавшим к этому делу природную склонность. Но он не был Флорианом, и мне пришлось не единожды делать над собой осознанные усилия, чтобы не сравнивать каждую ласку, каждый запах, каждый вздох с ласками, запахами, вздохами мужчины, державшего меня в объятиях шесть лет. Я даже проявила в какой-то момент совершенно неоправданное нетерпение, требуя, чтобы Максим точно знал, чего я от него жду, – и почти злилась на него за то, что он так долго задерживался на каждой части моего тела, не желая признавать, что он, как-никак, видел его впервые.
– Все хорошо, – ответила я тоненьким голоском. Он перестал улыбаться, вдруг посмотрел на меня очень серьезно, как будто в первый раз увидел, и провел рукой по моим волосам.
Потом он встал.
Деликатность? Здравое понимание отношения 97 % женщин к утреннему сексу после «любви на одну ночь»? Жалость ко мне, такой несчастной и сконфуженной? Он выпростался из постели, со вкусом потянулся и прошел через комнату, ничуть не стесняясь своей эрекции, которая и не думала проходить. Какой красивый зад, мелькнуло у меня в голове, несмотря на мое состояние. Почувствовав себя лучше физически и, главное, морально, я слегка присвистнула.
– Красиво, правда? – сказал он, посмотрев в окно. – Мне многое не нравится в этой квартире, но от вида я не могу отказаться. – Он обернулся с широкой улыбкой. Вид был действительно очень красивый. Гора Мон-Руаяль с ее бело-серой в зимние дни макушкой выглядела царственно. – Тебе бы надо посмотреть на это в октябре, – сказал Максим. Вчера мы на несколько секунд умерили свой пыл, чтобы полюбоваться крестом, сверкающим в черной ночи.
