Она пулей пронеслась через гостиную прямо в сапогах, но, не зная, куда идти, остановилась перед коридорчиком, который вел в комнаты.
– Жен, где твоя комната?
– Это не ее комната, это папин кабинет! – крикнул Ной, когда я указала на комнатушку, расположенную прямо за спиной отца. Одреанна, которая буквально вибрировала от возмущения и только ценой нечеловеческих усилий сохраняла то, что, видимо, считала последними остатками достоинства, обежала гостиную по кругу и метнулась в кабинет, временно служивший мне спальней, оглушительно хлопнув дверью.
– Может, дать ей кота? – предложил Ной.
– Не думаю, что это хорошая идея, мой волчонок.
С озадаченной и немного разочарованной гримаской он сел рядом со своим отцом.
– Непростая она, твоя сестра.
– Ной, – сказал ему Никола, легонько шлепнув по бедру, – ты еще знать не знаешь, что такое женщины.
– Нико! – возмутилась Катрин.
– Вот, кстати, и пример! – фыркнул мой отец, поднимая свой стакан. Они с Никола снова чокнулись, смеясь, как два жизнерадостных идиота, а Катрин отвесила кузену подзатыльник.
– Пойди извинись, – сказала я отцу, который тут же снова стал пытаться встать. – Не сейчас! Пусть остынет… Черт, папа… вырастив двух дочерей, ты мог бы быть поделикатнее, тебе не кажется?
– Я лучше, чем был, знаешь… спроси у матери…
– Ладно, знаю я все ваши байки…
У моей матери всегда был наготове целый ряд примеров толстокожести отца (способного, скажем, заявить посреди семейной ссоры: «Да ладно, хватит цепляться, достала уже. Давай трахнемся и забудем это»), которые сегодня казались очень смешными, но ей-то в свое время было не до смеха.
– Черт, это же нормально, что мы беспокоились, разве нет? Жози, конечно, хватила через край, но все-таки…
– Но как тебе пришло в голову приехать сюда? Я все опомниться не могу, что и Одреанне это пришло в голову…
– Ну, обзвонив всех ее подружек, я попытался пораскинуть мозгами… и сообразил… она только и говорила о тебе всю неделю, после того как ты побывала на ее дне рождения.
– Это правда? – В очередной раз я была очень польщена, даже слишком.
– Ну да… – сказал отец, которого это, кажется, тоже удивило. – И я подумал, что тебя ведь тоже бортанули…
– Хватит… ты не мог бы выразиться иначе?
Он посмотрел на меня так, будто я заговорила по-китайски.
– В общем, я позвонил тебе, но ты не отвечала. – Я действительно оставила свой телефон на столе в столовой. – Ну, вот я и приехал, как единственный мужчина. Жози осталась дома, на случай, если Одреанна вернется… О черт! Жози! Нам надо домой! Который час?
– Почти восемь.
– Сейчас начнется «Нэшенал Джиографик»! – взвизгнул Ной. Он питал всепоглощающую страсть к документальным фильмам о животных, которые показывают в этой передаче. – Идите разговаривать в столовую!
Восемь с половиной лет, и уже телетиран!
– Нам пора домой, – повторил отец и смешно заерзал, пытаясь встать.
– Я думаю, ты не сможешь вести машину, папа.
Катрин смотрела на меня, округлив глаза и энергично качая головой.
– Брось! Я ирландец! Лишний скотч или два…
Никола не оборачиваясь поднял руку и показал четыре пальца.
– О’кей, айриш-бой. Ты останешься здесь, – постановила я.
– Об этом не может быть и речи!
– Пап… я позвоню Жозиане и скажу ей, что ты напился. Неужели ты думаешь, что она позволит тебе сесть за руль?
– Я н-не п-пьян! – Он осекся, услышав, как у него заплетается язык, и от души расхохотался: – Ох, ничего себе…
– Вот именно «ох, ничего себе»! Давай, звони жене и оставайся с нами ужинать.
– Я уже поужинал, а вы идите, пожалуйста, все в столовую! – сказал Ной не по-детски властно.
Три часа спустя я легла в постель рядом с сестрой, которая в конце концов простила отца. Они долго говорили – я постаралась сделать так, чтобы никто им не мешал, – и она признала то, что давно уже поняла: что ее отец, при всей своей неуклюжести, без памяти любит ее. Ее не очень вдохновляла перспектива подняться завтра спозаранку, чтобы успеть заехать домой переодеться, прежде чем идти в школу (я предложила одолжить ей свитер, но все равно пришлось бы надевать те же джинсы два дня подряд, а она скорей пришла бы в школу с кучей дерьма на голове), зато она была возбуждена этой импровизированной ночевкой в квартире на Плато.
Отец улегся на диван и уже храпел, когда я вышла из ванной, почистив зубы. Я поцеловала его в лоб, мысленно порадовавшись тому, что он здесь, и тому, что у меня такой нелепый и часто смешной, но крепко любящий отец.
– Спокойной ночи, – сказала я Одреанне, уютно свернувшейся клубочком под пуховым одеялом между двух котов.
– Спокойной ночи…
Последовала долгая пауза, потом прозвенел ее голосок в темноте:
– Жен?
– Да?
– Мы не одни такие, правда?
Я увидела нас с ней со стороны, два разбитых сердечка на раскладном диване в чужой квартире, с нашим отцом – храпящим за дверью добрым и неуклюжим цербером.
– Да, – сказала я. – Мы не одни такие.
И как ни странно, я сама в это верила.
Утром нам с Никола пришлось общими усилиями будить отца, который все еще сотрясал пружины дивана своим титаническим храпом. С похмелья, с примятыми по одну сторону головы волосами, он был очень смешной. Он ворчал, пыхтел, охал и смеялся, повторяя Никола, что чертовски хорошо провел вечер, а Ною советуя быть аккуратнее со скотчем и женщинами. Он уехал с Одреанной, выпив две чашки крепчайшего кофе.
– Спасибо… – сказала Одреанна, обняв меня за шею на удивление крепко. – Я буду часто приходить, о’кей?
– О’кей? – ответила я, несколько встревоженная перспективой регулярного общения с четырнадцатилетней сестренкой. – Держи меня в курсе, – добавила я. – Но могу тебе обещать, что скоро станет лучше.
Она, похоже, не поверила, но все же улыбнулась мне и помахала затянутой в розовую перчатку рукой, выходя на лестницу. Вскоре за ней последовали Никола с Ноем, пытавшимся надеть пальто наизнанку, потом Катрин, которая бежала, прыгая через ступеньки и крича, как и каждое утро: «Я опаздываю!»
Через пятнадцать секунд я услышала, как она поднимается обратно на той же скорости. «Черт возьми-и-иии…» Я была еще у двери и, открыв ее, обнаружила, что она ушла в пальто, шапке и шарфе… но без сапог.
– Альцгеймер начинается, – сказала она, показывая на свои ноги, на которых были только красные носки. – Это точно. Альцгеймер.
– Успокойся… – Я умирала от смеха.
– Была одна девушка в «Галере», ненамного старше меня, у нее был Альцгеймер…
