Мы с Катрин, не в меру выпив, осыпали друг друга цветами, хваля наш «внутренний художественный беспорядок», что долго смешило Флориана. Он целовал меня и говорил, что это правда, что он любит этот сложный и, по его словам, прелестный хаос в моей головке. Что же, он перестал находить его прелестным? Стал им тяготиться? Я добавила внизу листка: «Навязчивая потребность строить теории на тему: «Почему Ф меня бросил».
Я догадывалась, что этот последний пункт наверняка фигурирует в списках большинства брошенных женщин и что многие из нас склонны направлять эти теории против себя, искать свою вину, видеть проблему только в себе. Проклятые эстрогены, подумала я. Мужчины, я была уверена, намного реже нас попадаются в западню комплекса вины, отчего мне всегда хотелось удвоить феминистский пыл – и навсегда поставить крест на женской натуре.
Никола ушел, и мне не с кем было обсудить эти вопросы с бесконечными разветвлениями, поэтому я решила до запланированной встречи переключиться на работу. Я сообщила издателю, что почти закончила биографию «звездочки-энтузиастки красивых ногтей», и он прислал мне то, что называл (на мой взгляд, иронически) «синопсис» истории жизни еще одной женщины, актрисы и певицы, которой было сегодня лет пятьдесят, чья слава пришлась – я хорошо это помнила – на пору моей ранней юности. Да и то, говорила я себе, речь не о громкой славе: один хороший фильм и два похуже, одна роль в популярном телесериале и одна песня, видеоклип которой победил в «Бою клипов» в исполнении группы «Деф Леппард» (я голосовала против нее).
Я устроилась в кресле в гостиной, чтобы прочесть синопсис этой жизни, которая не хотела кануть в забвение. Написано было в телеграфном стиле – мне излагали факты, подчеркивали то здесь, то там необходимость эмоции («В том году умер мой отец: мне было грустно») и давали ненужные хронологические ориентиры. Издательский дом Империи теперь достаточно доверял мне, чтобы опустить сюрреалистические директивы, которые включал в первые синопсисы, указывая мне, в какой момент надо добавить пафоса, а какие пассажи написать так, чтобы читатель понял, что речь идет о ключевом событии (будущая актриса смотрит «Молчание ягнят» с Джоди Фостер и понимает свою судьбу). Это не было бы так смешно, если бы «будущая актриса» не прославилась в дальнейшем регулярным присутствием в таблоидах, на площадках телевикторин… и благодаря исключительно едкой пародии, которую сделал на нее один злой юморист. Мне стоило больших усилий не поддаться легкому цинизму, а впрочем, это было неизбежно: ведь чем незначительнее карьера, тем настоятельнее потребность в создании персонального мифа.
Итак, я пыталась отыскать в истории певицы-актрисы ключевые события, которые должны были стать моей путеводной нитью. Но их не было. Почти всю жизнь ее преследовало совершенно невероятное невезение, порой до смешного: к такой степени неудачливости просто нельзя относиться серьезно. Жлобы-родители, вороватый импресарио, неверные любовники, вороватый муж (он же импресарио), завистливые коллеги, нечистый на руку бухгалтер – список можно было длить и длить. Систематически, в любой ситуации, она делала худший выбор. Но никогда не жаловалась. Это было потрясающе.
Она была, пожалуй, вполне довольна судьбой, а в своем предсказуемом «перевоплощении» – она жила теперь одна за городом и выращивала лаванду – и вовсе счастлива. Я положила синопсис перед собой на кофейный столик и легонько отодвинула его ногой. Происходило нечто ненормальное: я положительно реагировала на эту историю – более того, я была тронута.
Во мне боролось желание заплакать перед этим уроком жизни, который я находила откровенно прекрасным (выращивать лаванду! улыбаться назло невзгодам! расцветать, невзирая на удары судьбы!) с желанием засмеяться над собой. Это никуда не годится, сказала я себе. Решительно, у меня нет больше никакой дистанции. Я схватилась за телефон и набрала номер мобильного Никола, который тут же ответил. Я слышала в трубке грохочущую музыку. Он был на записи нового альбома непотопляемой группы, и ему приходилось кричать, чтобы было слышно.
– АЛЛО?
– У тебя есть две секунды?
– ЭТО ВОПРОС ЖИЗНИ И СМЕРТИ?
– Я чуть не разревелась, читая синопсис следующей биографии, которую должна написать.
– ЧЬЯ ЭТО БИОГРАФИЯ?
Я назвала имя актрисы-певицы. В трубке наступила тишина.
– Алло? – повторила я.
– Я вышел из студии, – послышался голос Никола. – Жен, ты спятила?
– Не-е-еет… я просто стала чересчур впечатлительной… Нико, или у меня больше нет никакой дистанции, или моя судьба – выращивать лаванду в Восточных кантонах.
Никола от души засмеялся:
– Слушай… было бы, наверно, неплохо податься всей компанией в Восточные кнатоны… и лаванда хорошо пахнет.
– Нико, я позвонила тебе, потому что мне требуется порция цинизма. Если бы мне был нужен разнузданный оптимизм, я позвонила бы Кэт.
– Ну, не знаю… мы бы пили вино и набивали лавандой душистые подушечки, которые дамы кладут в комод… слушали бы Канон Пахельбеля… это было бы как «Закат американской империи», только без интеллектуальной нотки и меньше секса. Сду-ре-ла.
Он откровенно надо мной насмехался.
– Спасибо, Нико, – сказала я. – Мне лучше.
– Ты все еще растрогана, а?
Боже, как хорошо он меня знал.
– Угу. Но мне надо через час к Жюли Вейе.
– Отлично, – сказал Никола. – Забей на все остальное и сосредоточься на этом.
– Но, может быть, я тоже должна улыбаться, назло невзгодам? Может, это знак, который подает мне судьба?
– Пока, Жен.
– Пока…
Я повесила трубку, улыбаясь. «Что бы я делала без моих друзей?» – спросила я себя в тысячный раз после ухода Флориана. Я покосилась на синопсис, так и валявшийся на кофейном столике, и хотела было снова взяться за него, но тут зазвонил мой телефон.
– Йалло! – пропела я в трубку, не сомневаясь, что это снова Никола. – Как там твои «непотопляемые»? Утонули?
– Женевьева?
Мое сердце трепыхнулось в груди и, я была уверена, перестало биться. Это был Флориан. И, как будто я могла забыть этот голос, которого ждала уже которую неделю и буду ждать, в этом я была убеждена, всю жизнь, он добавил: «Это Флориан».
Я по-прежнему молчала – даже если бы от этого зависела моя жизнь, я все равно неспособна была бы издать ни звука. Колоссальная тяжесть навалилась на мою грудь, давила на ребра, легкие, горло, живот и на мое бедное разбитое сердечко. Я успела подумать, и сама себе поразилась, до того абсурдно это было в данных обстоятельствах, что сигналы мобильной связи вряд ли принимаются на лавандовых полях в Восточных кантонах.
– Алло? – сказал Флориан.
Я не ответила. Я не знала, что сказать, и, главное, ничего говорить не хотела. Не хочу разговаривать, подумала я. Я имела право молчать, не в наказание, нет, но потому, что, казалось мне, Флориан не мог после всего горя, которое он мне причинил, требовать от меня слов. Эта мысль успокоила меня, я села на диван и перевела дыхание.
