– Hola-a-aaa, – пропел он и остановился, немного удивившись при виде нас.
Ной радостно подскочил к нему:
– Все готово к абордажу!
Эмилио сидел с ним вчера и, похоже, был в курсе взрывоопасной ситуации между двумя кораблями лего. Он подошел к нам, шаркая по полу своими большими тапками в виде медвежьих лап, взял тост и сел.
– Что это вы тут делаете? – спросил он. – Вы так поздно вернулись вчера, я был уверен, что вы еще спите… я пришел проведать моего amigo…
– Женевьева нас разбудила в шесть утра, – сказала Катрин.
– Porqué?
[71]
– Мой… «бывший»… как бы вернулся, – объяснила я. – Он хочет, чтобы я вернулась к нему.
– Maravilloso!
[72] Браво, querida.
– Да, но есть Максим.
– Ах, sí… – Эмилио задумался. – Но ты же хотела, чтобы твой бывший вернулся, разве нет? – Он захныкал, подражая мне: – «Но йа хочу, чтобы он вернулся! Но йа люблю его!»
Катрин и Никола согнулись от хохота.
– Ладно, хватит, – буркнула я, но тоже не удержалась от улыбки.
– Я тебе говорю: возвращайся к твоему бывшему, – продолжал Эмилио. – Ты же знаешь, чего хочет твое сердце?
Мне было почти неловко отвечать «не знаю», но я была рада, что наконец нашла поддержку.
– Вот так, – сказала я. – Эмилио думает, что мне надо вернуться к Флориану.
– Еще Эмилио думает, что хорошая идея – просить статус безработного, будучи нелегальным иммигрантом, – заметил Никола.
– Гражданин мира легален везде! – проскандировал Эмилио.
Я вздохнула, наливая себе еще кофе: далеко мы не продвинулись.
Мы обсуждали мою жалкую дилемму еще долго, а на кофейном столике между тем пираты Карибского моря отважно отражали атаки Штормтруперов. Но бой был проигран, и через час оба экипажа, недолго думая, перемешались, следуя логике, понятной одному только Ною.
Я была за гранью усталости и то впадала в чистый экстаз, то проникалась мелочной жалостью к себе. «Флориан вернулся», – повторяла я, еще не придя в себя после вчерашней встречи на ступеньках моей лестницы. Я вспоминала его взгляд, его страстное «люблю», вспоминала дрожь, охватившую меня в его объятиях, и на несколько секунд меня охватывала уверенность, что вот он, ответ: мы же созданы друг для друга, правда? Но тут же мне вспоминался Максим с его лучезарной улыбкой, такой чувственный в постели, такой земной, и я чуть не плакала, окончательно запутавшись.
Я не понимала, что со мной происходит: я выстрадала право быть счастливой, что же мешает мне радоваться этому крутому повороту? Я пролила столько слез, я так ждала этого момента, почему же теперь не могу им насладиться? И я повторяла друзьям: «Мне было слишком больно, когда Флориан ушел… а вчера все было слишком бурно… но мы ведь созданы, чтобы быть вместе, разве нет?» А они смотрели на меня с сокрушенным видом и только напоминали, как им нравится Максим.
Около половины десятого, когда завибрировал мой телефон, мы все уставились на него. Звонил Максим, он, конечно, хотел пожелать мне доброго утра, рассказать, как прошел вечер, спросить, что я делаю сегодня. Мы выглядели смешно, склонившись впятером над кофейным столиком и скорбно глядя на аппаратик, который весело вибрировал.
– Ай-яй-яй… – вздохнул Эмилио, увидев, кто звонит.
– Ай-яй-яй! – повторил за ним Ной.
И я не могла с ними не согласиться.
– Ай-яй-яй, – сказала я. – Ай-яй-мать-твою-яй.
Глава 17
Я листала годичной давности глянцевый журнал, в котором молодая актриса, чью автобиографию я когда-то написала, сообщала «своим поклонникам, в первую очередь», что «появление ребенка меняет жизнь», когда Катрин вернулась и села рядом.
– Она не знает, сколько еще это может занять времени, – сказала моя подруга гнусавым голосом, видимо, подражая девушке с ресепшена. Мы сидели в клинике оплодотворения, где у Катрин была назначена первая встреча с врачом, которому предстояло сделать ее, если все будет хорошо, матерью. Я показала ей статью из журнала.
– Да неужели не ясно, что это меняет жизнь? – воскликнула Кэт. – До чего же меня бесят женщины, которые говорят такое, будто Америку открывают…
– Я только хочу, чтобы ты знала, на что идешь, – сказала я. – Если это пишут в серьезных публикациях…
– Ладно, брось…
Она вырвала журнал у меня из рук и запустила его на столик, между старым номером какого-то медицинского еженедельника и стопкой буклетов о возможностях, предлагаемых клиникой парам «reproductively challenged»
[73]. Она явно нервничала, как и большинство людей вокруг нас, – пары разного возраста, выглядевшие взволнованными и немного смущенными. Я положила ладонь ей на бедро, и она ответила мне своей самой мужественной улыбкой.
– Как ты думаешь, мне позволят выбрать донора спермы?
– Что?
– Ты знаешь, я без предрассудков, но… Как ты думаешь, я смогу выбрать, от кого возьмут сперму для ребенка?
На моем лице, когда я посмотрела на Катрин, наверно, отразилась изрядная озадаченность: у меня не было и тени ответа на этот вопрос.
– А ты не узнавала? – спросила я.
Я на ее месте прошерстила бы сотни интернет-сайтов и десятки книг, позвонила бы, кому могла, и даже, скорее всего, походила бы на лекции. Но я знала мою подругу: для нее главным было желание, все остальное – детали. Так бывало всегда: она «заболевала» каким-то планом, кидалась очертя голову, а потом ударялась в панику, поняв, что ей недостает существенной информации. Она была из тех, кто покупает машину, не имея водительских прав и не заморачиваясь этим фактом.
– Для этого мы здесь, Жен. Чтобы все узнать!
– Да, но ты ничего не читала? Не знаю, в Интернете… есть, наверно, тысяч двадцать форумов, где об этом говорят? – Я сокрушенно поморщилась: от меня ей и вправду не было никакой помощи. – Мне кажется, ты сможешь выбрать отца для своего ребенка, разве нет? Логически…
– Думаешь, это логичнее, чем наоборот? – спросила Катрин.
– Да не знаю я!
Искать логику в жизни давно уже казалось мне дохлым номером, но я не стала делиться этой мыслью с Катрин и только погладила ее по волосам. Женщина напротив, нервно тискавшая руку мужа, сочувственно улыбнулась мне. Она, должно быть, думала, как и предсказывала Катрин, что мы – парочка лесбиянок, желающая завести ребенка. Я повернулась к подруге, которая грызла ногти и чуть не плакала, и, обняв ее за шею, крепко поцеловала в щеку. Мне хотелось быть ее девушкой, ее женой, ее спутницей, чтобы она не чувствовала себя так одиноко.
