– Слу-ушай, – вдруг сказала Катрин. – Как ты думаешь, он настолько меня возненавидел, что может типа… нарочно подсунуть мне сперму какого-нибудь идиота?
– Или свою сперму.
– Оу-у-у-уууу! Ты думаешь, он может это сделать?
– Нет, Кэт. Я уверена, что он не может этого сделать.
– Ох… во что я ввязалась, Жен?
– Не знаю…
– Я тоже… – Она посмотрела на меня блестящими глазами. – Но я ввязалась.
– Да, дорогая моя. Ты ввязалась.
– Мне не надо дожидаться мужчину!
– Да, мадам.
– Не нужны нам мужчины, да? Да?
– Не нужны, Кэт. Не нужны.
Слышала ли она сомнение в моем голосе? Лично я услышала уязвимость в ее двух «да?» – она как будто просила, чтобы ее поддержали. Этот разговор всегда был для меня болезненным. Легко, приняв несколько стаканов, убежденно разглагольствовать о том, что нам «по жизни» не нужны мужчины, но на трезвую голову, выйдя из клиники оплодотворения, это было сложнее. Какая-то часть меня страстно хотела в это верить – мне вспоминалась моя мать с ее полнейшей автаркией, – но другая часть задавалась вопросом: не тешим ли мы себя иллюзиями, вопя о нашей самостоятельности. Разве так плохо, если тебе нужен мужчина? И разве истинная сила не в том, чтобы просто это признать? Мне подумалось, что, может быть, где-то сейчас двое мужчин задаются теми же вопросами о женщинах.
Я подумала о Максиме, с которым могла бы об этом поговорить. Он посмеялся бы над моими пустыми страхами и «плетением кружев», но предложил бы и ответы, и темы для размышлений, и мы бы с ним долго спорили, перейдя на природу мужчины и женщины, – сюжет, который завораживал нас обоих. Он мне еще не позвонил, и, к стыду своему, я была почти разочарована сегодня около полудня, обнаружив, что мой автоответчик пуст. Я ждала звонка с самого утра (в конце концов, «спокойненьким» предполагался только уик-энд), и теперь, около четырех, по-глупому злилась, потому что этого звонка, который поверг бы меня в замешательство (что ему сказать? какой предлог измыслить, чтобы не видеться с ним, ведь мое решение еще не принято?), так и не было. Слабачка, сказала я себе, вновь подумав об этом.
– Хочешь, пойдем ко мне выпьем? – предложила я Катрин. Мне не хотелось оставаться наедине с моими мыслями избалованного ребенка.
– Йес! – выкрикнула Катрин.
Она посмотрела на часы:
– Мы встречаемся с Ником в его баре в шесть. Успеем распить бутылочку за победу!
Я не была уверена, что есть за что пить, но все же торжественно объявила:
– Ставлю шампанское!
Катрин в третий раз завопила: «Герл пауэр!», потрясая бутылкой шампанского, когда мы подошли к моему дому. «Эй, это не твоя сестра там?» – спросила она, показав на другую сторону улицы, где и вправду прохаживалась Одреанна с каким-то мальчиком ее возраста.
– Одре! – крикнула Катрин. – Герл пауэр!
Моя сестра обернулась, увидела нас и с явным облегчением перебежала улицу.
– Герл – что? – спросила она, подойдя к нам.
– Герл пауэр! – повторила Катрин, и я как можно выразительнее закатила глаза.
– Что за герл пауэр?
– Герл пауэр, – гнула свое Катрин. – «Спайс Герлз»?
– Чего?
Я прыснула.
– Ты вправду надеялась выглядеть крутой, упомянув «Спайс Герлз» при четырнадцатилетнем ребенке? – спросила я Катрин, и та насупилась.
– Хм… мне же типа пятнадцать? – поправила меня Одреанна, и на ее лице промелькнула паника. Краем глаза она указала на подошедшего вслед за ней очень красивого паренька.
– Да, пятнадцать, извини. Ты же знаешь, для старых теток моего возраста четырнадцать, пятнадцать – без разницы. – Ах, эти неизбежные шутки о «старых тетках», отпускать которые я всегда считала своим долгом перед ровесниками Одреанны. Классика, никогда никого не смешившая.
– Что ты здесь делаешь? – спросила я, меняя тему.
– Мы искали твою квартиру, – объяснила Одреанна. – Но все дома похожи, а я забыла твой номер?
Я присмотрелась к ней. Что-то в ней изменилось, и я подозревала, что присутствие красавчика было тому причиной. Глаза ее блестели и, казалось, неспособны были сосредоточиться на одной точке дольше чем на секунду, а каждая фраза заканчивалась на более высокой ноте, чем обычно, – это явно что-то значило. Она все время смеялась, но так и не представила мне своего спутника, который стоял рядом с неловким видом подростка.
– Привет, – сказала я. – Я Женевьева. Старая сестра Одреанны.
Еще одна шутка на ту же тему. Просто перекрестный огонь, подумалось мне.
– Феликс-Антуан, – представился молодой человек и крепко пожал мне руку.
Хоть это и было совершенно очевидно, я чуть не спросила Одреанну, кем он ей приходится, просто для поддержания разговора, но вспомнила, как легко обидеть подростка «пятнадцати» лет, и промолчала. Я не учла дежурную Спайс Герл, которая, все еще потрясая бутылкой шампанского, спросила: «Это твой парень?» – мало того, еще и цокнула языком, подразумевая тысячу вещей, способных смутить девочку возраста Одреанны, – тайны, секс и присутствие в жизни такой никакущей БУ, как Катрин.
Феликс-Антуан уставился в землю, Одреанна чересчур громко засмеялась, щеки и лоб у нее стали малиновыми.
– Хотите зайти посмотреть квартиру? – предложила я.
И в отчаянной попытке убедить их, что на моей продвинутости никак не сказывается дружба с Катрин, добавила:
– Угощу вас бокалом шампанского.
Эта смешная уловка, однако, возымела действие: Одреанна повернулась к Феликсу-Антуану, еще сильнее заблестев глазами, словно ища на его красивом лице подтверждения, что моя продвинутость распространяется хоть немного и на нее.
– Вы учитесь в одной школе? – спросила я, поднимаясь впереди них по лестнице.
– Нет, – объяснила Одреанна. – Ф-А учится в поли… – и, не выдержав: – Он в пятом классе второй ступени? Мы познакомились в бассейне?
Бассейн местного спортивного центра, как рассказывала мне Жозиана, был излюбленным местом встреч молодежи. Интересное поколение, подумала я, флиртуют в купальниках. Я в этом возрасте скорее умерла бы, чем показалась одноклассникам в чем-то более открытом, чем джинсы и индийская рубашка.
Феликс-Антуан, как мы сразу узнали, расположившись в гостиной, играл в футбол («Футбол ногами или плечами?» – спросила Катрин, отчего Одреанна снова бешено завращала глазами), хотел поступать в будущем году в лицей на гуманитарные науки, собирался работать летом в ландшафтной компании своей матери, и было ему – о чудо, о радость, о бесконечная крутизна! – почти семнадцать лет. Он был очень хорош собой, до такой степени, что после двух бокалов шампанского Катрин принялась его клеить.
