Если Кэй напугало это: перспектива быть с ним дома день за днем в течение месяца, – то тогда ее беспокойство он вполне мог и понять, и разделить. За десять лет они и двух дней кряду от зари до темна не провели в обществе друг друга.
Джадд Уайлдер никогда не считал свой брак ошибкой, во всяком случае, в том особом смысле, когда требуется осознанное решение. Он принимал его, как принимал большинство своих несбывшихся мечтаний, ни одно из которых не осуществилось полностью так, как он себе представлял. Было время, он думал, что пьеса, поставленная на Бродвее, как-то поможет ему вылезти из сковывающей, словно панцирь куколки у насекомых, оболочки и позволит возродиться новым человеком. Этого не получилось. Не получилась и супружеская жизнь с Кэй Кэннон – такой, какой она ему представлялась.
Супружество он смутно представлял себе как двойственность бытия, как удвоение себя, раздвигавшее и расширявшее тесные границы одинокой жизни. Не было в его раздумьях (если и были они раздумьями) ничего вполне определенного, что непременно повлекло бы за собой признание в наивности, и все же разочарование его было вполне ощутимым и достаточно длительным, чтобы уверовать, по-видимому, в неизбежное: подлинное слияние двух их жизней невозможно. Самое большее, на что он смел надеяться, это терпимое сосуществование.
Порой ему представлялось, что все могло быть по-другому, если бы не война, ведь, когда он вернулся со службы домой, их браку уже шел третий год. Раздельное существование с Кэй утвердилось слишком прочно, чтобы его сокрушить. И все же такому объяснению всегда не хватало полной основательности. Было нечто, выходившее за его пределы, нечто крепко засевшее в характере Кэй: ее тяга к тайне, душа, обращенная ею во внутреннее святилище, куда ему не было доступа никогда и где все было заполнено ее личными мыслями, делиться которыми она не собиралась. Кэй жила своей собственной жизнью, позади глаз, все время отмерявших зазор между тем, что он совершил, и тем, что видела она в своих тайных ожиданиях.
Никогда он всерьез не пытался прояснить все это в разговоре с Кэй, будучи уверен, что она окажется неспособной понять, какого рода отношений ему хочется. Будет стоять на своем, как частенько делала это в былые времена: мол, ничто не дает ей большего счастья, как возможность «помогать» ему, – хотя то, что она подразумевала под словом «помогать», всякий раз оказывалось до неловкости близко к понятию «надзирать».
Он запоздало уяснил правдивый ответ отца на свой мальчишеский вопрос, почему тот всегда тихо, но твердо выпроваживал маму из помещения газеты. «У нее свои интересы», – вот и все, что выговорил тогда отец, не объясняя, это был единственный найденный им способ избежать такой обстановки, какая, в противном случае стала бы для него невыносимой.
Хотя Джадд Уайлдер никогда особо не проводил параллель между женой и матерью, он тем не менее чувствовал, что всепоглощающая забота Кэй о Рольфе несколько сродни непреходящему маминому отождествлению себя с ее отцом: политическая карьера сенатора была всеподавляющим интересом всей ее жизни. Мальчиком он легко различал, как под прозрачной фальшью внешнего спокойствия мама старалась скрыть страдания, которые испытывала с тех пор, как после сокрушительного поражения на выборах его дед лишился сенаторского кресла. Кое-что из тех воспоминаний, признаться, наводило его на мысль, что странное поведение Кэй после возвращения из Парижа как-то связано с бунтарским отказом Рольфа от всех планов, какие она ему уготовила. Сегодня что-то в ее поведении напомнило ему о том вечере, когда она возвратилась из Мэна, где ее опека Рольфа оказалась не просто ненужной, а скорее обременительной. Она пришла к нему в постель, охваченная страстью, мало чем отличавшейся от срикошетившего отклика на испытанное ею унижение. Тогда ведь тоже все плавало в оболочке страха. Только сейчас как-то по-другому. Странно.
Джадд услышал в коридоре шаги и тут же распознал в них походку Рагги, вызвавшую радушное ожидание приятного отвлечения. С того самого утра, когда Мэри убедила его поговорить с Рагги, молодой индиец стал частым гостем, всякий раз, когда оказывался в этой части коридора, заглядывал в дверь, чтобы поздороваться, и как минимум раз в день заходил уже специально, устраиваясь на такой долгий разговор, какой он мог себе позволить. Хотя влекло Рагги, несомненно, стремление отрешиться от одиночества да еще присущая индийцам любовь к спору. Походило на то, что между ними завязывалась настоящая дружба, особенно заметно это стало после того, как Рагги перестал утыкивать каждое предложение сверхпочтительным обращением «сэр», и было тем более искренно, что не несло в себе никакого оттенка профессиональной обязанности.
Миссис Коуп вторжения Рагги пришлись явно не по нутру, зачастую она мешала их разговору, усевшись недвижимо и не покидая палату после прихода молодого доктора. Сегодня, однако, она была уже на ногах, едва завидела его входящим в дверь, и выскочила из палаты, как только смогла протиснуться мимо него.
– Итак, завтра вы нас покидаете, – сказал Рагги, обойдя кровать с дальнего конца. – Вы рады, да?
Джадд пожал плечами:
– Все равно я останусь привязан к постельному режиму: месяц дома.
– Месяц? – повторил изумленный Рагги. – Это вам доктор Карр предписал? Вы должны оставаться дома в течение месяца?
– Зависит от меня: две или три недели, месяц, – как чувствовать себя буду.
– А-а, да, – облегченно улыбнулся Рагги. – Я думаю, что это не будет месяц.
– Надеюсь, что нет.
– Потом вы возвращаетесь в свою компанию?
– Не знаю, может, да, а может, нет. Все зависит от того, куда шарик отскочит.
– Но мысль такая у вас есть или, может, нет? – допытывался Рагги, явно озабоченный.
– Да я попросту и не думал еще, только и делов.
– Нет-нет, этому я не верю, – стоял на своем Рагги. – Вы ведь много думали, да?
– Малость было, – уступил Джадд. – Две с половиной недели, когда больше делать нечего, – тут никуда не денешься. Особенно когда Карр так к тому и подзуживает!
– Но ведь это же хорошо, вы так не считаете?
Джадд пожал плечами.
– Вы не считаете, что это хорошо, то, что доктор Карр сделал для вас?
Джадд уж было рот открыл для какого-нибудь бездумного ответа, но осекся, увидев абсолютно серьезное выражение на лице Рагги. Предпочел ответ честный:
– Ну, не стану отрицать, что кое-что хорошее он для меня сделал. Ясное дело. Он заставил меня понять многое, чего я никогда раньше не понимал.
– За то время, что вы здесь, вы очень изменились, я думаю. Я помню, когда впервые вас увидел. – Рагги исказил лицо, превратив его в карикатурную маску. – Нет-нет, быть не может, что вы больны, на такую глупость у вас нет времени, вы должны ехать на очень важную встречу! – Индиец рассмеялся. – Эти встречи, теперь они не так уж и важны, разве это не правда?
Джадд пожал плечами.
– Я думаю, что вы вернетесь в свою компанию, – убежденно сказал Рагги.
