– Лицо, подлежащее уведомлению… а-а, да, я вижу – ваша жена.
Джадд поднял маску:
– Вы не сможете с ней связаться. Она только что отправилась в путешествие.
Коричневые пальцы метнулись, цепко ухватились и придавили маску обратно, оставив в ноздрях Джадда больничный запах.
– Пожалуйста, сэр, это в ваших интересах. Вам сейчас ни о чем не надо беспокоиться. Обо всем позаботятся самым надлежащим образом.
Ему слышался голос Кэй, каким он услышал его в заполненном людьми коридоре возле ее каюты: «Пожалуйста, береги себя, Джадд», – причем отчетливее помнился тон, каким это было сказано, а не сама фраза, затертая до дыр от частого употребления, потонувшая тогда в накатившемся реве пароходного гудка и испарившаяся сейчас в дали, просто исчезнув в ней. На миг он запаниковал: показалось, что теряет сознание, но страх быстро рассеялся, когда до слуха донеслось:
– Да, все в порядке. Кроме… у нас нет только вашего возраста.
Приподняв маску, Джадд сказал:
– Сорок четыре, – и ждал нареканий, но услышал лишь признательное:
– А-а, да, очень хорошо.
Мужчина вывел «44» в пустой графе бланка, а затем закрыл алюминиевую обложку планшета с мягким хлопком, похожим на вздох удовлетворения.
В наступившей тишине Джадд вдруг осознал то, чего раньше не замечал вовсе: у него над головой непрестанно завывала сирена.
– А-а, вот мы и приехали, – произнес все тот же голос, в котором одновременно звучали и облегчение, и торжество свершения.
Джадд собрался было спросить: «Куда?» – но вспомнил надпись, расположенную наверху бланка, с такой ясностью, будто она все еще стояла у него перед глазами:
«ОКРУЖНАЯ МЕМОРИАЛЬНАЯ БОЛЬНИЦА».
2
Доктор Аарон Карр допечатал последние слова предложения, смирившись с тем, что придется временно завершить работу над книгой. Резкий трезвон, донесшийся из установленной в коридоре коробки спаренных аппаратов, порушил его надежды на тихий, безмятежный вечер. А он ему был очень нужен. Для того чтобы закончить книгу к концу сентября, следовало завершать по главе каждые девятнадцать дней. Такое обязательство он брал только перед самим собой, но от этого оно не становилось менее обязывающим. Он снял трубку телефона.
– Доктор Карр, доктор Рагги требует вас в «Скорую», – проговорила телефонистка, передав прозвучавшее требование, только-только стихающее в коридоре.
– Очень хорошо, – сказал он, усмиряя раздражение: понимал, что девушка неверно передает тон, каким высказал свою просьбу молодой доктор Рагги. Можно было что угодно говорить про двух молодых зарубежных врачей-стажеров, Рагги из Индии и Чана Ли из Малайи, которых Окружная мемориальная вынуждена была держать, чтобы создать хотя бы видимость ординатуры, но никого из них, положа руку на сердце, нельзя было упрекнуть в недостатке вежливости или служебной почтительности.
Снимая со спинки стула белый халат, Карр еще раз пробежал глазами последнее напечатанное предложение:
«Имея дело с пациентом – бизнесменом в возрасте около сорока пяти лет, – проницательный врач отдает себе отчет, что зачастую для этого возраста характерен стрессовый пик, как раз в эти годы силы давно нараставшего напряжения преобразуются в своего рода эмоциональный ураган, который составляет общую этиологию
[3] широкого ряда психосоматических и психогенных расстройств».
Помедлил, усомнившись в метафоре «ураган», которую употребил, подумал, не будет ли она на профессиональный вкус чересчур отдавать легким чтивом «Ридерз дайджест». Надо будет поразмыслить над этим. Но – позже.
Надев халат, доктор привычно прошелся руками по карманам. Заметив, что не хватает стетоскопа, взял его со стола, перевернул на двери табличку на «ВЫШЕЛ» и пошел по коридору, морщась от ожидания нарваться в «Скорой» на изувеченную жертву очередной автокатастрофы.
Окружная мемориальная больница, расположенная всего в трех милях от пересечения трасс на Пенсильванской заставе, была центром, куда свозились покалеченные тела в радиусе семнадцати миль в обе стороны дороги. Этот отрицательный момент Карр проглядел в день, когда одиннадцать месяцев назад заявился из Нью-Йорка на собеседование, претендуя на должность, которая (тогда так казалось) открывала прямо-таки самими небесами посылаемую возможность зажить жизнью более радостной и полезной, чем та, какую он вот уже два года вел в клинике Аллисона, или еще раньше, когда возглавлял сердечно-сосудистое отделение в Берринджеровском научно-исследовательском институте. За две недели до того дня он не совсем случайно (уже целый месяц просматривал объявления в медицинских журналах) наткнулся на вакансию, которая до того в точности отвечала его пожеланиям, что он с трудом верил прочитанному. Но нет, так и напечатано: «Небольшой, но по всем параметрам современной и полностью оборудованной общественной больнице, расположенной в красивейшей сельской местности Пенсильвании…» требовался «…терапевт с законченным высшим медицинским образованием для работы в качестве постоянного консультанта штатных врачей общей практики». Обязанности, как обещало объявление, «будут лежать всецело в сфере диагностики, без каких-либо требований вести лечебную практику штатного врача больницы». Больше всего заинтриговала завершающая часть объявления: «Редкая возможность для квалифицированного терапевта, которому необходима относительно небольшая нагрузка по работе для того, чтобы вести научные изыскания, писать или заниматься подобного рода деятельностью».
Девять дней, пока он ожидал ответа на свое письмо, тянулись, казалось, бесконечно, и, когда наконец из Окружной мемориальной больницы пришел ответ, подписанный главным врачом Джонасом Уэбстером, с предложением доктору Карру при первой же возможности приехать на собеседование, он в тот же день пополудни сел на рейсовый автобус. Автобус, как выяснилось, был быстрейшим из средств добраться до места, и все же, учитывая все остановки, поездка растянулась на пять часов жуткого предвосхищения возможного разочарования. Через каждые несколько миль Карр перечитывал письмо доктора Уэбстера, и всякий раз взгляд его подолгу останавливался в левом верхнем углу больничного фирменного бланка, где приводился поименный список штатных врачей. Все значившиеся в нем были если не стопроцентно англосаксами, то, во всяком случае, пугающе сплошь христианами. «Надо ж было быть таким дураком, – подумал он, – чтобы в первом же письме не сообщить без обиняков, что я еврей».
Когда он понял, а понял он уже в самом начале собеседования с Джонасом Уэбстером, что главврач с самого начала знал о его еврейском происхождении (такие тайны Берринджеровский институт не хранил), надежда, подогретая желанием получить место, вспыхнула с новой силой. И все увиденное и услышанное вокруг это желание укрепляло. Раскинувшиеся за окном холмистые виды сельской Пенсильвании, сплошное зеленое поле в цветах начала мая, наделяли таким покоем, какого Карр никогда прежде и представить себе не мог. Больница выглядела архитектурным шедевром, довольно смелым по замыслу, который не оставлял сомнений в своей современности, и в то же время органично вписывался в ландшафт сельской природы, как и старинные каменные дома и постройки близлежащих ферм. Внутри больницы тоже было чему порадоваться. Лаборатория, хотя и небольшая, была прекрасно оснащена, а примыкавший к ней рентгеновский кабинет выглядел так, будто сошел прямо с цветных страниц каталога «Дженерал электрик».
