– Не могу с вами в этом спорить, – сказал он, однако та недолгая заминка, что предшествовала этим словам, явно заставила доктора Рагги усомниться в их искренности.
– Я с вами не спорю, – сказал Джадд единственное, что ему пришло на ум сказать, дабы вернуть Рагги покой.
Открылась дверь. Мэри заглянула и быстро исчезла. Однако это словно бы напомнило Рагги о долге, и он быстро вскочил.
– Да-да, я должен идти. Я совсем не собирался так много говорить.
– Для меня это было не слишком много, – честно признался Джадд. – Мне было очень приятно. Приходите еще в любое время.
– Спасибо вам, сэр, спасибо, – поблагодарил Рагги, остановился возле двери и еще раз повторил слова благодарности.
Вошла сияющая Мэри.
– Ну, ведь совсем неплохо получилось, правда? Разве я не была права насчет него?
– Да, вы были правы, – согласился Джадд. – И просто для того чтобы доказать это, я позволю вам подать мне «утку».
Девушка замерла, взглянула на него так, словно была потрясена подозрением на плохую шутку. Потом, хихикнув, быстро кинулась к тумбочке возле кровати.
5
Где-то над затянутой облаками Атлантикой, словно бы подвешенная в какой-то неопределенной точке пространства, Кэй Уайлдер пыталась определить свое местонахождение по карте на развороте расписания полетов. То была даже не карта, скорее схема искаженного полушария, подтверждавшая неизменное умение авиакомпании выбирать для полета кратчайшие прямые маршруты между всеми пунктами, но Кэй хватало и этого. Ей нужно было чем-то занять свой мозг, нужна была задачка, чтобы убедиться: способность здраво мыслить еще не совсем ее покинула.
Только так получилось, что, запутавшись во временной разнице между Парижем и Нью-Йорком, она поставила свой карандашный крестик не туда, и только успела сделать это, как раздался голос командира воздушного корабля, объявившего, что примерно через час они совершат посадку в Нью-Йорке. «Извините за небольшую задержку, – добавил пилот, – но нам пришлось от самого Парижа пробиваться сквозь сильный встречный ветер».
Кэй Уайлдер не обратила внимания на задержку, а напротив, ощущала, что ее с ревом тащит через пространство неведомая, неумолимая, неистовая сила, такая же невидимая, как и ветер, которая к тому же еще и бешено крутит стрелки часов. Посадка на самолет в Орли, восьмичасовой перелет, казалось, нестерпимо растянули тревогу ожидания. Теперь же, когда лёту осталось всего час, что-то в ее душе взывало к остановке, задержке, возможности подумать.
Попробовала забежать вперед, высчитывая, быстро ли доберется до поезда, припоминая, тот ли это самый поезд, на который всегда садился Джадд, добираясь до Нью-Ольстера за несколько минут до девяти: из Нью-Йорка он, должно быть, уходил около пяти, – только было это пару лет назад. Поезд тот, наверное, отменили, как и множество других… Именно из-за этого Джадд теперь и ездил все время на машине… Впрочем, даже если поезд все еще ходит, ей на него ни за что не успеть с этой бесконечной ездой от аэропорта. Если она опоздает на последний поезд… что ей делать… А что она сможет сделать? Отправиться в гостиницу… опять пустая трата денег…
Охватившее отчаяние проникло достаточно глубоко, чтобы затронуть еще одну игру воображения, на сей раз укрытую чувством вины, старую тайную надежду, что когда-нибудь она унаследует что-то от мисс Джессики… Если что и осталось еще, мисс Джессика оставит это Рольфу… Рольф…
Она закрыла лицо ладонями, желая отгородиться от своего последнего, мельком увиденного образа сына, сколько она ни оборачивалась, идя к самолету, всякий раз видела только его спину. Стоял отвернувшись, обняв рукой Джо, оберегая ее от напора толпы.
«Дамы и господа, застегните, пожалуйста, ремни. Мы начинаем снижение к аэропорту Кеннеди, и во время прохождения через облака возможна легкая тряска».
Облака надвинулись, больше не белые, как вата, а грязновато-серые, порезанные и порванные в легкие клочья. Внизу впервые за все время перелета она увидела воду. Послышался неясный гул движения, потом тяжкий треск, пришло давящее осознание утраченной невесомости, того, что тонны и тонны металла ударились о землю, спасительное молчание разлетелось под протестующим визгом всех механизмов, изоляция разрушилась всепожирающим нахрапом того, что было впереди.
«Пожалуйста, оставайтесь на своих местах».
Самолет замедлил свое движение, а потом окончательно замер, и сразу же сидевшие вокруг пассажиры стали подниматься, торопливо натягивать пальто, хвататься за сумки и пакеты, заглядывать в иллюминаторы в расчете уловить в них первое мелькание ожидающих лиц.
Подталкиваемая надеждой все же успеть на поезд, Кэй встала и вдруг обратила внимание на пару, сидевшую в креслах у нее за спиной. Обоим было за шестьдесят, из провинциального городка, оба одеты, если не убого, так неряшливо, они, как поняла Кэй из донесшихся обрывков разговора во время полета, возвращались из одного из тех жутких «туров», когда на осмотры и экскурсии отводится по дню на город.
– Ну что, мать, кажется, все, – произнес старик. – Конец пришел нашему второму медовому месяцу, а?
– Сказать правду, дорогой, он не был вторым, – отозвалась женщина, подняв к нему кругленькое разгоряченное личико. – Первый так никогда и не кончался.
Степенно старик нагнулся к ней, поцеловал и замер, прильнув, позабыв обо всем на свете.
Как всегда при виде неприкрытой сентиментальности, Кэй ощутила неловкость, отвела взгляд, стараясь подавить невесть откуда взявшееся нелепое першение в горле, и опять решила, что было бы глупо звонить в больницу прямо из аэропорта: ей ни за что не объяснить по телефону, с чего это вдруг она бросила все и полетела домой.
6
Когда утром Эмили неожиданно решила, что поедет вместе с мужем в Филадельфию, Мэтт Крауч нехотя согласился взять на сутки номер в «Бельвью-Стратфорд». Зато сейчас, вернувшись в гостиницу от Элберта Коу, он в душе был признателен Эмили за то, что она заставила его заплатить. Права она была, говоря, что ему потребуется немного отдохнуть, прежде чем они отправятся в обратный путь в Нью-Ольстер. Бог свидетель, была она права и в том, что они могут себе это позволить, куда больше права, чем сама знать могла еще утром.
Трясущейся рукой пытаясь открыть дверной замок ключом, возбужденный предвкушением нежданного признания, он настежь раскрыл дверь, торопливо закрыл ее за собой, увидев полураздетую, в сбившемся халате, Эмили, которая спала, свернувшись калачиком на постели. Заметив, что она зашевелилась, он забарабанил по портфелю и оглушительно заорал:
– Все улажено, черт побери!
Эмили уселась в постели, будто ее пружиной подбросило.
– Улажено? О, Мэтт, уж не хочешь ли ты сказать?.. – Одним прыжком, как чертик из табакерки, спрыгнув с кровати, она, будто на двадцать лет помолодев, обвила его шею руками. – Ты ведь это хочешь сказать, да? О, Мэтт, большего счастья мне и не надо. Даже если ты и не получил всего, чего хотел…
