То же самое было при василевсе Ираклии армянского происхождения, который также в большей степени привлекал людей с Кавказа — лазов, абасгов, иберов, а также хазар. В течение всего седьмого столетия действительно армяне были одним из самых видных элементов в византийской армии. И если к концу седьмого столетия завоевание Армении арабами мешало поставкам новых рекрутов империи, армяне тем не менее продолжали занимать важное положение в армии, умирая за нее. Это было не только потому, что некоторые армяноговорящие земли оставались в пределах границ империи, но и потому что значительное число армян было объединено в ее новую военную организацию»
[49].
Красноречивей о предназначении армян в империи не скажешь. Становится ясным, что к последним можно отнести все то, что говорится о сословии римских всадников. И вот еще что. Вдруг обнаруживается, что название Армении удивительным образом созвучно названию Византии (Романия — А-Романия — Армения). В данном контексте это уже нельзя объяснить простым совпадением.
Византийскую идентичность армян можно обосновать и другими соображениями. Я уже указывал, что слово «Рим» имеет несколько взаимосвязанных значений. Будучи прочитанным наоборот, т. е. по-арамейски, «Рим» превращается в «мир». Но «мир» — это не только «универсум», «вселенная». Это еще и религиозная паства — потребитель духовной пищи, поставляемой клиром. Рим, как империя, и был такой паствой.
На этом список значений не заканчивается. В своем обычном написании (Ромея) название империи напоминает слово «армия» (А-Ромея). И Рим в целом действительно представлял собой военную организацию, возглавляемую монотеистическим духовенством. То есть центр (Вечный Город, Константинополь с окрестностями) являлся средоточием клира, жречества, а по периферии (речь в данном случае о восточных рубежах) располагалась армия (Армения), она же паства.
Логично предположить, что периферия эта, т. е. армия, в силу отдаленности от центра была подвержена центробежным тенденциям, нередко приводившим к открытой борьбе за независимость. По сути это была борьба паствы с клиром за гегемонию (или за равноправие), которую мы рассматривали выше на примере гуситских войн.
Но и это не все. Я не случайно предпринял экскурс в «далекое», «довизантийское» прошлое армян. При всей искусственности и расплывчатости данного построения в нем можно обнаружить и реалистические моменты, причем весьма полезные для нашего исследования. Таково, например, название местности на Армянском нагорье, ставшей пристанищем для ищущих отдохновения мушков и расположенной по соседству с областью Арме. Это название Мелитена и его сходство с латинским словом militia, т. е. опять-таки «армия», трудно не заметить. В особенности, если рядом находится область, название которой можно перевести аналогично. Здесь можно упомянуть, что «мелитенцами» (Μελιττήνιοι) называли армян древние греки еще до того, как стали называть их армянами.
Впрочем, название «Армения» не вытеснило древнего наименования армянской территории. По сведениям Дьяконова, «столицей XIII сатрапии («Армении») при Ахе-менидах в VI–IV вв. до н. э… был Мелид (Малатья)».
[50]Мелид — так называли Мелитену при персах. Мелитена в виде княжества существовала и при крестоносцах, будучи со временем присоединенной к Эдесскому графству. Нынешняя Мелитена — это турецкий город Малатья.
Но вернемся к истокам. Есть еще один народ, появившийся на армянском нагорье вместе с мушками — уру-мейцы. Не исключено, что это другое наименование тех же мушков. Так по крайней мере считает И.М. Дьяконов
[51]. Обращает на себя внимание поразительное сходство данного этнонима с названиями одновременно армян и римлян. Урумами, т. е. римлянами, в тюркоязычной среде принято называть греческое население мусульманских государств. Так же именуются и потомки армян, принявших халкидонское вероисповедание и со временем эллинизировавшихся.
Тождество ранних армян (урумейцев) и римлян, несмотря на свою кажущуюся хронологическую абсурдность, становится все более очевидным.
Имеется, правда, одно препятствие для получения в этом полной уверенности. Разница в языках. Считается, что она существенна, несмотря даже на то, что языки мушков и урумейцев принадлежали, как и древнегреческий, т. е. римский, к индоевропейской языковой семье. Не исключение здесь и современные версии языка армян — армянский и древнеармянский (грабар). Несмотря на принадлежность к той же семье, они не примыкают ни к одной из ее ветвей и выглядят в ней изгоями.
Однако во всех этих наработках современных лингвистов есть повод усомниться. Имеются признаки того, что самым древним общеупотребительным языком в Римской империи, ее lingua franca, был не древнегреческий, тем более не латинский, а арамейский, откуда, собственно, и его название — а-ромейский, т. е. римский.
Приглядимся внимательней к истории появления и использования этого языка на Ближнем Востоке. Считается, что первоначально арамейский был языком некой страны «Арам», под которой понимаются Сирия и Месопотамия с прилегающими территориями. Населяли эту страну племена «арими». При этом подчеркивается, что как такового «арамейского народа» никогда не существовало и арамейский никогда не являлся языком какого-либо отдельного государства.
Считается, что язык этот стал распространяться на Ближнем и Среднем Востоке в конце I тысячелетия до н. э. благодаря торговле, быстро вытеснив употребляемые здесь финикийский, древнееврейский и другие семитские языки. В Вавилонии и Ассирии он заменил собой аккадский. В период наибольшего расцвета персидской державы Ахеменидов (VI–IV в. до н. э.) он носил название «имперского арамейского» и употреблялся в качестве койне на территории от Индии до Египта. Арамейский был распространен и в Римской империи. На нем проповедовал Иисус Христос. Правда, здесь статуса имперского языка ученые его лишили, наделив таковым латинский.
Арамейский жив и по сей день. В настоящее время в Иране и Ираке, а также в США и Австралии, существуют секты мандеев, которые используют в богослужении священные книги, написанные на мандейском диалекте арамейского языка. Близки арамейскому говоры обитателей некоторых деревень в Сирии — большей частью христиан. Говоры эти считаются реликтами арамейского и составляют новосирийский или айсорский язык.
Как видим, арамейский живет и здравствует вот уже на протяжении трех тысячелетий.
Что из всего этого можно извлечь? Поражают, прежде всего, временные рамки функционирования языка. Три тысячи лет, из которых, как минимум, полторы тысячи приходились на имперскую фазу
[52]. Не слишком ли много, если учесть, что среди других языков не нашлось второго такого долгожителя? Пережить практически без изменений четыре империи — ассирийскую, вавилонскую, персидскую и римскую — такое трудно себе представить. Так и хочется ужать их всех до размеров одной. Какой же?
