В том, что русское казачество существовало не само по себе, а было военной силой Константинополя до самого его захвата Мехметом II в 1453 году, не может быть никаких сомнений. Был, впрочем, небольшой отрезок времени, когда оно служило другому господину, и этим господином был папа. Но сильно винить его за это нельзя. Точно так же тогда перешли на сторону папства и тамплиеры — тоже своего рода казаки. Слишком высока была цена за неуступчивость. Имеется в виду период с 1204 по 1261 гг., когда Константинополь пребывал под властью крестоносцев, а папство под влиянием французов сделало крен в сторону христианства (если уж быть совсем точным — в сторону его католической версии), развязав войну против своих вчерашних единоверцев.
Собственно, тогда и произошло разделение казачества на донское, ориентирующееся на Московию, и малороссийское (запорожское), ориентирующееся отчасти на западные ценности. (Катары — самое западное ответвление казачества — вошли в состав Французского королевства и полностью христианизировались (латинизировались) в результате альбигойских войн.)
Впрочем, в самой истории казачества об этом периоде упоминаний нет. И немудрено: казаки именовались тогда по-другому. Половцы, куманы, торки, берендеи, черные клобуки — это, несомненно, казаки тех лет. Об этом, впрочем, либо не принято упоминать вовсе, либо все же упоминается, но с большой неохотой. Причина понятна: хочется иметь более респектабельных предков, нежели эти обитатели Дикого Поля, которые, кроме того, что разбойничья вольница, так еще и инородцы, тюрки.
И вот еще почему от родства с ними старательно открещиваются. Потому что из них большей частью состояло войско монголо-татар, которых принято считать воплощением всего самого порочного на свете и описывать в самых черных красках. Собственно, в составе этого войска они и служили папе. Отсылка к Забайкалью, к хал-ха-монголам, не выдерживает критики. Слишком многое указывает на западные истоки монголо-татарского нашествия и на его вписанность в логику Крестовых походов.
Подробнее об этом в одной из моих книг
[115]. Здесь же отмечу лишь, что знаменитая битва на Калке очень легко интерпретируется в качестве одного из эпизодов борьбы тевтонцев с куманами, разорявшими венгерские границы. Тевтонцев в 1211 году пригласил в Венгрию венгерский король Андрей II специально для этой цели. В рамках приглашения им были выделены земли в Трансильвании (Бургенланд, Бурцеланд), принадлежащей тогда венгерской короне. Имеются сведения, что примерно в то время, когда произошла битва на Калке, совместное войско тевтонцев, венгров и нанятых ими куманов (тех же венгров, только некрещеных) выдвинулось на территорию Руси, преследуя неподконтрольных королевству куманов, именуемых в русских летописях половцами. Западные источники молчат о финале этого мероприятия, поскольку оно выпало из их поля зрения. Зато на Руси тевтонцы попали в поле зрения историков русских, но уже без павлиньих перьев и прочей мишуры, сопровождающей восторженные описания европейского рыцарства
[116].
Историки долго гадали, откуда взялось это разношерстное воинство, и, наконец, условились считать его пришедшим с Востока, с территории нынешней Монголии. А все потому, что самих рыцарей в войске, основную массу которого составляли наемные степняки, было ничтожно мало. По подсчетам К.А. Козюренка («Армия Тевтонского ордена») на одного рыцаря приходилось аж восемь полубратьев-сервиентов, набираемых из местных жителей — обитателей Дикого Поля. Это не считая земского ополчения и наемников, основную часть которых составляли сорвиголовы такого же происхождения. То есть примерно на девяносто процентов тевтонское войско состояло из степняков
[117].
Хронистов, посчитавших это воинство шайкой диких азиатов, чуть ли не каннибалов, можно даже где-то понять. Ведь и повадки их были соответствующими.
Так с легкой руки русских летописцев орден и стал «ордой».
Это решение устроило всех. Запад — потому, что тем самым были отведены упреки в творимых «монголами» безобразиях от их настоящего творца — Тевтонского ордена, бывшего папским иностранным легионом. Россию — потому, что она получила лишнюю возможность гордиться тем, что грудью прикрыла Европу от нападения злых азиатских орд.
Рис. 13. Современный венгерский кун — потомок куманов-кыпчаков. Нетрудно было ошибиться, приняв таких тевтонцев за азиатов
Даже современные монголы-халха от этого получили выгоду. И то правда: кто бы нашел эту Монголию на карте, если бы миссионеры в свое время не подсуетились, создав для нее «великую» историю. Теперь аратам есть чем скрасить свое прозябание в стойбищах: они предаются ностальгии по славным временам приписанного им могущества
[118].
Так и возник феномен «монголо-татарского нашествия на Русь», на самом деле не имеющий ни к монголам (современным), ни к Руси (по крайней мере применительно к эпизоду битвы на Калке) никакого отношения. Однако еще в конце XIX века можно было встретить сообщения, подобные следующему: «Монголы — то же, что татары — угорское племя, жители Сибири, родоначальники венгров, основатели Угорской или Венгерской Руси, населенной русинами». Это мнение содержалось в «Церковноисторическом словаре» под редакцией протоиерея Петрова. Правда, в качестве прародины здесь имелась в виду не реальная, а мифическая сибирская Венгрия. Но все равно это ближе к истине, чем мнение о халха-монгольском происхождении захватчиков
[119].
Впрочем, служба папскому престолу не была характерной для казачества. «Монголо-татарское иго» было всего лишь зигзагом истории, в долгосрочной перспективе никак не повлиявшим на его религиозно-политическую ориентацию. Она осталась прогреческой даже после того, как сами греки заключили унию с латинством и оказались под пятой османов. И дело тут даже не в консерватизме степняков, хотя и это сыграло свою роль. Очень удобна была старая вера для военных людей. Удобна своей простотой, рационализмом и незамысловатостью культа. Это и обеспечило ее живучесть в их среде.
Несколько странно на этом фоне выглядят казацкие войны с Россией на рубеже XVII–XVIII вв., представленные историками как «народно-освободительные войны» или «крестьянские восстания против царизма», но имевшие на самом деле сильную религиозную окрашенность. Будучи, по словам Н.М. Карамзина, «природными воинами, усердными к свободе и к вере греческой»
[120], казаки тем не менее воспротивились нововведениям патриарха Никона, т. е. тому, что сейчас и называется этой самой «греческой верой».
