Если, например, нас кто-то толкнул, то, оценив обстоятельства, мы можем либо возмутиться (если припишем человеку сознательное намерение), либо оставить это без внимания (если подумаем, что виной всему были не зависящие от человека обстоятельства).
Эмоциональное реагирование может быть и при оценке виртуальной ситуации – например, у зрителей, плачущих в кино или на спектаклях при трогательных сценах. Именно в этом случае, пожалуй, можно говорить не о значимой ситуации, а о собственно эмоциогенной ситуации, которая по механизму эмпатии и заражения вызывает эмоциональную реакцию зрителей.
Оценка значимости ситуации может быть не только на осознаваемом уровне, но и на неосознаваемом. Эмоциональная реакция, возникающая по механизму безусловного рефлекса, – это реакция на закрепленную в генетической памяти значимую ситуацию, проявление инстинкта.
П. Фресс (1975) дает следующую классификацию эмоциогенных ситуаций:
1) недостаточность приспособительных возможностей. Человек не может или не умеет дать адекватный ответ на стимуляцию при новизне, необычности и внезапности ситуации;
2) избыточная мотивация, не находящая применения, при фрустрации, при присутствии других лиц и при конфликтах.
Ограниченность этой классификации очевидна, так как она касается только случаев появления негативных эмоций.
1.2. Филогенетические корни эмоционального реагирования человека
Ч. Дарвин показал, что чувства человека, которые считались «святая святых» человеческой души, имеют животное происхождение. В частности, выразительные движения как проявления эмоций у человека, по Дарвину, являются рудиментами прежде целесообразных движений. Теперь же они превратились в ассоциированные привычки, возникая при соответствующих эмоциях вне зависимости от их полезности. Однако сходство механизмов эмоций и их проявления у человека и животных не означает их полного тождества. Концепция Дарвина была чисто биологической и не вскрывала происхождение специфических человеческих эмоций и чувств, несущих на себе отпечаток социальной природы человека. Больше того, она способствовала возникновению «рудиментарной» теории эмоций. Это же относится и к взглядам Г. Спенсера (1876), Т. Рибо (1897), В. Макдауголла (1923), которые развили идею о биологическом происхождении эмоций человека из аффективных и инстинктивных реакций животных. Макдауголл, например, полагал, что инстинкты присущи не только животным, но и человеку, и что каждому инстинкту соответствует определенная эмоция.
Р. Плутчик (1980 б) рассматривает эмоции как средство адаптации животных на всех эволюционных ступенях их развития. Ниже приведены выделенные им адаптивные комплексы и соответствующие им первичные эмоции (табл. 1.1).
Таблица 1.1. Адаптивные комплексы и соответствующие им первичные эмоции.
Как отмечают В. А. Вальдман с соавторами (1976), существуют различные точки зрения по поводу того, что можно считать эмоцией у животных. В одних случаях говорят об эмоциях животных, в других – об эмоциональных реакциях, в третьих – об аффективном поведении. Некоторыми высказывается мнение, что об эмоциях у животных можно судить только по их экспрессии и аффективному поведению. При этом не учитывается, что у животных, как и у человека, возникает эмоциональное состояние, которое может быть зафиксировано физиологическими методиками.
По поводу наличия субъективного компонента эмоций у животных В. К. Вилюнас пишет: «…строго говоря, абсолютных доказательств тому, что животные переживают эмоции (и вообще что-либо переживают), нет. Однако представляется, что данное возражение на формальном основании искусственно драматизирует проблему, поскольку при отсутствии абсолютных возможны косвенные аргументы, основанные на суждениях о необходимости субъективного отражения, о невозможности регуляции поведения в изменчивой среде на основе только физиологических процессов и т. п. (…) Не существует доказательств и тому, что животные эмоций не переживают. (…) Отказом признавать существование простых эмоций у животных мы лишаемся возможности объяснения, откуда они появляются у людей» (1986, с. 91—92).
Однако доказательства наличия у животных переживания эмоций все же имеются. Как пишет В. С. Дерябин (1974), некоторые собаки при выходе на охоту оскаливаются, оттягивают верхнюю губу, прыгают и лают, что можно расценивать как выражение радостного волнения. Многие могли неоднократно наблюдать проявление радости у собак при встрече хозяина после долгой разлуки: собака виляет хвостом, скулит, лижет хозяина. Они способны испытывать страдания, тоску по хозяину. При этом у них появляются слезы.
У высших животных появляются и схожие с человеком экспрессивные реакции. Например, смех у обезьян. При щекотании шимпанзе издает резкий звук, похожий на смех. При прекращении смеха у него остается выражение, которое можно расценивать как улыбку. Обезьяна при приятном ощущении оттягивает углы рта назад (улыбка), увидев любимую особь, испускает хихикающий звук.
Изучение сходства эмоций человека с эмоциями животных имеет значение для выяснения вопроса о врожденности эмоциональных реакций человека. Вопрос этот довольно дискуссионен. О врожденности некоторых «базовых» эмоций (страх, ярость) писал Д. Уотсон (1926). Замечено, что у маленького ребенка и шимпанзе имеется сходство в мимике (Н. Н. Ладыгина-Котс, 1935), а у зрячих и слепых детей в раннем детстве имеется сходство выражения эмоций (Galati et al., 2001).
С другой стороны, эмоции у человека носят иной характер, поскольку на них накладывает отпечаток социальный образ жизни. Об этом писал еще А. Шопенгауэр: «Жизнь животных заключает в себе менее страданий, а также и менее радостей, и это прежде всего основывается на том, что оно, с одной стороны, остается свободным от заботы и опасения вместе с их муками, а с другой – лишено истинной надежды, а следовательно, не причастно мысленным предощущениям радостного будущего и сопровождающей их одушевительной фантасмагории, вызываемой силой воображения. (…) Сознание животного ограничивается видимым, созерцаемым, а следовательно, только настоящим» (2000, с. 640).
П. В. Симонов (1970) пишет, что «попытки представить эмоции как относительно простую, низшую “биологическую” деятельность мозга по сравнению с интеллектом вряд ли правомерны. Эмоции человека не менее отличаются от эмоций животных, чем его социально детерминированное мышление от условно-рефлекторной деятельности человекообразных обезьян» (с. 97). Вследствие этого изменились как характер эмоций, так и формы их выражения. У человека они приобретают особую глубину, имеют множество оттенков и сочетаний.
В качестве доказательства приводятся факты, что человек не набрасывается на питье и еду, как только возникает в этом необходимость, а удовлетворяет свои потребности, учитывая культурные нормы поведения (Виноградова, 1981). С этим мнением можно поспорить в той его части, где говорится об изменении характера эмоций. Во-первых, изменение способа удовлетворения потребности не свидетельствует об изменении характера испытываемых при этом человеком эмоций. Во-вторых, страх и ярость у животного и человека проявляются одинаково и физиологически, и поведенчески. Другое дело, что у человека имеется волевой механизм подавления экспрессии эмоций. Они как бы загоняются внутрь, не обнаруживают себя. Удовлетворение же потребностей в соответствии с культурными нормами вообще не имеет отношения к эмоциям, если не считать получение удовольствия от обстановки удовлетворения (например, от приема пищи за празднично сервированном столом). Правильнее, на мой взгляд, было бы сказать, что для эмоциональных переживаний человек имеет гораздо больше поводов, чем животные.
