Книга Карибский брак, страница 73. Автор книги Элис Хоффман

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Карибский брак»

Cтраница 73

Камиль с радостью наблюдал за этими переменами. Он заметил, что люди, выступавшие против отмены рабства, но вынужденные освободить своих рабочих, теперь делали вид, что никогда и не пользовались трудом рабов. Большинство рабов-африканцев были из Ганы, где датчане построили форт наподобие тех, что имелись у них на родине. Форт был поистине вратами ада, но теперь он перестал функционировать. Местные жители бросали горящую кору и бумагу в открытые двери форта и смотрели, как внутри разгорается трепещущее оранжевое пламя, делая форт похожим на фонарь, посылающий сигнал через океан. «Больше это не повторится, – означал сигнал. – Мы не допустим этого».

На городской площади состоялось народное гулянье, длившееся почти целую неделю. Поскольку указ был издан третьего числа, решили, что это число приносит удачу, и всем детям, родившимся в этот год, давали имена, состоящие из трех букв. Но многие, особенно люди преклонного возраста, испытывали в этот день также и горечь, сознавая, сколько лет жизни у них украли.

Розалия пошла на могилу своего сынишки. Она жалела, что он не дожил до этого дня и не может вместе со всеми праздновать освобождение. Листья, упавшие на кладбище ей на голову, она взяла с собой и положила под подушку, чтобы ей приснился ее сын. Она больше не считала, что Бог отнял его у нее потому, что она любила его слишком сильно. Кто-то внушил ей тогда дурацкую мысль, что она отравила его своим молоком. Но она так же сильно любила Энрике, и ее любовь не причинила ему никакого вреда. Он по-прежнему был жив, здоров и красив, как и тогда, когда она впервые увидела его в саду старого дома Помье, где теперь жили приезжие из Амстердама. Розалия, сидя возле их с Энрике дома, слышала, как они разговаривают, но не понимала их голландского языка. Она поверила, что любовь не проклята, но мысль о злой судьбе все же не давала ей покоя, и она боялась, что Энрике отнимут у нее. Однако судьба оказалась на удивление милостивой, и в связи с указом об освобождении она почувствовала то, что чувствовала до сих пор всего один раз, – радость жизни.

Этой ночью она призналась Энрике, что беременна. Она знала, что он всегда хотел сына. Энрике предложил ей назвать его так же, как звали ребенка, которого она потеряла. Она держала в тайне его имя, Леланд Фрост; отцом его был моряк с Санта-Круса, впоследствии утонувший.

– Нет, – сказала Розалия, обдумав это предложение. – Это другой человек, пусть у него будет свое имя.

Их жизнь начиналась с новой страницы. Они ужинали во дворе своего дома и наблюдали за фейерверком на холме около форта, за взмывающими вверх оранжевыми и красными ракетами. Давным-давно, когда первая мадам Пети заболела и плакала, Розалия плакала вместе с ней, а потом привязалась к осиротевшим детям. Но служанка, как бы близка к хозяйке ни была, оставалась служанкой, рабыня была лишь тенью человека. Потом в доме появилась Рахиль и удивила Розалию, попросив у нее помощи. Она была молода и неопытна, и Розалия жалела ее.

Праздничные огни горели ярко, как звезды. Это была последняя ночь старого мира. «Скатертью дорога!» – подумала Розалия. Она назовет сына именем, какого ни у кого не было, он будет хозяином своей жизни, человеком, способным бросить вызов самому дьяволу.

Вокруг башни Скитсборг, или Небесной башни, построенной в тысяча шестьсот семьдесят восьмом году на самом высоком месте над гаванью, были разведены костры. Именно здесь поселился когда-то пират Эдвард Тич, прозванный Черной Бородой. Говорили, что Черная Борода зажигает пушечные фитили у себя под шляпой и в бороде, окружает себя облаком дыма и становится похожим на дьявола. Некоторые верили, что он и есть дьявол. Он наводил такой страх на врагов, что они отдавали ему свои корабли и все свое добро, а также жен.

Проигравшей стороной в этих сделках были четырнадцать жен Черной Бороды: он бросал их всех. Их скелеты до сих пор находили в горных пещерах. Во время одной из своих ночных прогулок Камиль наткнулся на их заброшенные сады, утопающие в столетних диких зарослях. Деревья авокадо вперемешку с можжевельником, мятой и буйно разросшимися вьющимися стеблями местных растений спускались со склонов холмов. Он зарисовал эту беспорядочную экзотическую смесь, осколки разбитых надежд и отчаяния. Некоторые сады были огорожены полуразвалившимися стенами из камней и костей, вокруг других были сооружены изгороди из камней и морских раковин, третьи окружала живая изгородь с розовыми и красными цветами, потомками единственного куста роз, вывезенного с Мадагаскара. Он заходил в эти сады по дороге к Хелене Джеймс, которой относил деликатесы, взятые из кладовой, – французский шоколад, кокосовый сироп, апельсины с Флориды. Найдя в садах бугенвиллею, он ломал несколько веток с цветами и рисовал их, когда старушка ставила их в вазу.

– Плохие новости, – сказала миссис Джеймс однажды, когда они сидели в саду около их дома и ели апельсины, разрезая их ножиком с костяной ручкой, обитавшем некогда на кухонном столе мадам Галеви. – Дочь мадам Галеви приезжает – а ведь клялась, что никогда не вернется сюда. Моя дочь узнала это от знакомой, которая работает в гостинице.

– А зачем она приезжает? Мадам Галеви когда уж умерла.

– Вот потому и приезжает. Сам подумай. Мать давно похоронена и не выберется из могилы, так что дочь хочет посмотреть, не может ли она чем-нибудь здесь поживиться.

Камиль поспрашивал на пристанях, надеясь, что опасения Хелены Джеймс окажутся напрасными. Но старушка была права. Дочь мадам Галеви уже прибыла, остановилась в «Коммерческой гостинице» и имела беседу с местным адвокатом, известным своей агрессивной тактикой. Камиль устроился в кафе около гостиницы и заказал кофе, затем еще одну чашку. Наконец знакомый официант по имени Джек Хайфилд указал ему на выходившую из гостиницы даму пятидесяти с лишним лет, хорошо одетую и державшуюся с чисто американской бесцеремонностью. Шляпы на ней не было, из-под зеленого шелкового платья выглядывали белые кожаные ботинки на пуговицах. Поскольку у Камиля уже был опыт выслеживания людей, он пошел за дамой в расчете разузнать что-нибудь. Дочь мадам Галеви направилась прямиком в сберегательный банк. Камиль зашел вслед за ней, но он никого из служащих не знал, а управляющий был слишком занят, чтобы уделить ему время. На острове жили теперь больше четырех сотен человек, и невозможно было познакомиться со всеми и быть в курсе всех дел, хотя в еврейской общине новости распространялись по-прежнему быстро.

Камиль попросил Ханну расспросить женщин конгрегации, и те, разумеется, знали причину приезда дочери мадам Галеви. Ревекка Галеви-Стайн притязала на собственность своей матери. Особняк долго пустовал из-за слухов о привидениях и якобы нависшем над ним проклятии, и лишь недавно его продали семейству Ашкенази, приехавшему из Германии через Амстердам. Миссис Галеви-Стайн хотела взять личные вещи матери, но не нашла в доме почти ничего. Прошло много лет, и то, что мадам не раздала перед смертью, считалось брошенным и было растащено грузчиками и строителями, приводившими в порядок крышу, окна и каменную кладку.

Камиль рассказал Хелене Джеймс о шагах, предпринятых миссис Галеви-Стайн, и эти сведения отнюдь не успокоили старую служанку.

– Она попытается отнять у меня все, хотя я растила ее вместе с ее матерью. Она всегда была эгоисткой, не думала ни о ком, кроме себя. Ее мать сказала бы то же самое, если бы была жива.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация