Дворецкий чуть улыбнулся.
— Вы совершенно правы. А вы…
— Я человек мира, у меня нет корней.
— А я бы сказал, Слоун-сквер и к нему прибавлено немножко Шотландии, — улыбаясь, сказал дворецкий.
— Что ж», вы недалеки от истины. Алан Фэйрклоф.
Алан протянул руку.
— Пит Аткинс, — представился дворецкий. А затем, словно вспомнив о своих обязанностях, прибавил: — Они вернутся не раньше следующего месяца. Не раньше чем закончится эта отвратительная зима.
— Дела?
— И отдых, как можно догадаться. Не хотите ли оставить им записку, мистер Фэйрклоф?
Алан с минуту колебался.
— Да… Да, пожалуй, оставлю, — наконец решил он.
Он черкнул несколько слов, сложил листок вдвое и протянул его дворецкому.
— Давно вы в Штатах?
— Два года, — ответил Аткинс. — Крауны замечательные хозяева. И не верьте тому, что о них болтают.
— Болтают?
— Обычные сплетни. Противные богачи и все такое. Но мне они почти как вторые родители. — Аткинс взял записку. — А вы с ними совсем незнакомы, да?
Алан постарался ничем не выдать себя.
— Мы старые друзья. Скажите, они до сих пор проводят лето в Новой Англии?
Аткинс кивнул.
— Да, сэр. В Стоунхейвене. Прелестная, как мне говорили, деревушка на самом берегу моря. Судя по фотографиям, у них там настоящий замок. Он принадлежит семье не одну сотню лет. Может быть, войдете?
Алан принял предложение, и Аткинс провел его в скромную гостиную с тремя большими мягкими креслами, длинным столом и несколькими фотографиями на стенах. Аткинс постучал по одной из них, явно очень старой.
— Усадьба называется «Щиты».
На переднем плане фотографии были запечатлены величественная пожилая дама и ее шофер. На подъездной дороге стоял «беркэт», а позади автомобиля высился белый дом.
— Это Миранда Краун. Все называли ее королевой. Умерла много лет назад. По словам кухарки, эта дама отличалась необузданным нравом.
— У семьи Краунов, должно быть, любопытная история.
Фэйрклоф окинул взглядом остальные фотографии. Одна привлекла его внимание. Он подошел ближе, чтобы рассмотреть ее.
— А что здесь? — спросил он.
— Четырнадцатый год, — сказал Аткинс — Я точно знаю, поскольку мастер Краун упоминал, что фотография была сделана в то утро, когда родился его отец.
На фотографии были запечатлены четыре человека, один из них, в военной форме, стоял у входа в небольшую пещеру.
Аткинс постучал по стеклу.
— Это дед мастера Крауна.
— А где это?
— Франция. Кажется, недалеко от Парижа.
— Война, — произнес Фэйрклоф, — Не похоже, чтобы они имели отношение к войне, а?
Аткинс секунду помолчал.
— Вы назвали себя их старым другом? — В его голосе звучало подозрение.
— Ну, на самом деле я сказал неправду, — признался Фэйрклоф. — Я знаю их старых друзей по клубу. И тоже хотел познакомиться.
— Отлично сыграно, — хмыкнул Аткинс — Вы меня едва не провели. Но только если бы вы были их старым другом, то знали бы об их отношении к войне.
Фэйрклоф не отрывал глаз от фотографии.
— Неужели?
— Их дочь Диана говорила мне, что это они развязывают все войны. И я ей верю.
Фэйрклоф едва обратил внимание на эти слова.
— Я там был, — сказал он.
— Во Франции?
— Да, — шепотом ответил Алан, обращаясь больше к самому себе. — В этой пещере.
7
Человека из клуба, который упомянул о поместье Краунов, звали Руперт Льюис. Фэйрклоф вышел на него через одного более близкого знакомого, Рафаэля Финча, — с ним он время от времени обедал и частенько, когда накатывало вдохновение, посещал нью-йоркские садомазохистские и гей-клубы.
Фэйрклоф позвонил Льюису.
— Тот дом вашего брата уже продан?
— Ну у вас и память, — удивился Льюис, явно с трудом припоминая их разговор. — Нет, и его вдова никак не может сбыть его с рук. Дом сильно пострадал от тропического шторма три года назад. На самом деле он неплохой, но, пожалуй, сам участок все-таки стоит больше, чем все постройки. Он расположен в верхней части маленького острова. Чуть меньше ста акров. Вас это интересует?
— В высшей степени, — ответил Фэйрклоф. — Чрезвычайно.
На следующий день Алан Фэйрклоф выехал из города и почти всю дорогу гнал со скоростью девяносто пять миль в час — мимо привычных указателей на летние курорты: Ом-Лайм, Сейбрук, Стонингтон, Мистик, — пока не нашел дорогу номер три. Пришлось преодолеть еще десять миль по двухполосному шоссе, сплошь в колдобинах и выбоинах, вдоль ряда по-зимнему голых, закрывающих солнечный свет густых кустов. Он думал уже, что свернул не туда, но тут из-за кустов выкатилось солнце и открылся вид на небольшую бухту в окружении лесов. Миновав лодочные сараи, Фэйрклоф оказался, пожалуй, в самом необычном городке Новой Англии, которого еще не коснулось влияние Нью-Йорка или Бостона, разрастающихся неподалеку от него, словно паразиты, во все стороны протягивающие свои щупальца.
Улицы этого рыбацкого городка в разгар зимы были пустынны, здание таможни выглядело заброшенным — судя по всему, никому и в голову не приходило использовать его по назначению, — помещение публичной библиотеки было размером с однокомнатную квартиру. Имелись в городе и три церкви с великолепными шпилями.
Алан испытал странное ностальгическое чувство: его едва не охватила тоска по тому, чего у него никогда не было и о чем он никогда и не мечтал.
С мыса Лэндс-Энд он разглядел несколько небольших островов — это и были три острова Авалона. Половину самого маленького из них занимала летняя резиденция брата Руперта Льюиса.
Фэйрклоф вернулся на узкие улицы с промерзшими тротуарами, вдоль которых тянулись деревянные и кирпичные дома. Он направился в сторону мыса Джунипер, к ряду великолепных белых домов, выстроившихся подковой на другом конце городка, по архитектурному стилю похожих на большинство домов поселения Стоунхейвен, но не сравнимых с ними по степени роскоши.
Небольшая медная табличка на низких кованых воротах извещала:
«Поместье «Щиты». Здесь рады всем, никто не будет отвергнут».
К северу от дома располагались конюшни, рядом с гаражом на шесть машин — домик сторожа, на южной оконечности участка — стапели для яхт. Лужайка перед домом оказалась меньше, чем он ожидал увидеть, сада не было вовсе. Сам дом представлял собой имитацию южного особняка, типичного для Джорджии: слишком короткие колонны, слишком большие окна, густо увитые лианами стены… За пышной растительностью, похоже, никто не следил… Но дом все равно был великолепен. Всем своим видом имение Краунов радовало и глаз, и душу.
