Лурдес указала на воду, бившую в сваи. Там плавало что-то маленькое и белое, похожее на старое полотенце, унесенное морем у какого-нибудь купальщика.
Потом Стоуни присмотрелся внимательнее. Это был лебедь, не такой крупный, как остальные, скользившие по воде рядом с ним. Мертвый лебедь. Из его спины торчала стрела.
— Он умер, — повторила она. Слезы ручьями хлынули у нее из глаз ему на шею, когда она прижалась к нему. — Я его кормила, — она раздала кулаки, и шарики хлебного мякиша посыпались на настил. Кто-то выстрелил в него. — Она указала на лес за бухтой. — Оттуда.
Голос ее дрожал, Стоуни тоже дрожал, но не от вида мертвого лебедя, а от любви к Лурдес.
— Ничего-ничего, — произнес он. — Наверное, какой-то осел с участка Паркинсонов. Этого болвана самого нужно подстрелить.
Это все, что он смог придумать. Он посмотрел на лебедя, на темную кровь в воде, на его оперение, такое ослепительно белое, почему-то не испачканное кровью… Ему подумалось, что точно так же то, что казалось ему таким чистым, таким невинным и вольным, то, что он сжимал в руках, то, что они сжимали в руках вместе с Лурдес, теперь лежало мертвым со стрелой в сердце.
Солнце начало уходить со скользящих по небу облаков. Свет рассеялся, словно пыль по комнате. Казалось, мир перевернулся на другой бок, как беспокойно спящий человек, очнулся на долю секунды, как очнулся вдруг Стоуни, очнулся и увидел лицо Лурдес. И понял. Ей не нужно ничего говорить. Это было похоже на внезапно возникшую между ними телепатическую связь или же просто сработала интуиция.
«Ты ведь все время знал. Ты знал, даже когда она солгала тебе».
Лурдес беременна Он был уверен.
— Почему ты солгала? — спросил он, прижимая ее к себе.
Теперь ее слезы катились на его хлопчатобумажную рубашку и смешивались с его потом. Между ними текла река: она рыдала, он потел, — водоем, содержащий истину.
— Почему?
Она не ответила. В этом она отличалась от него. Она не могла ясно выражать свои мысли словами и фразами. Все, что у нее было, — телепатия. Все, что требовалось сказать, заключалось в теплоте и слезах.
— Потому что я собиралась избавиться от него, — прошептала она.
Стоуни молчал.
Вдруг подул ветер, колючий и холодный. А потом так же внезапно стих. Все замерло.
— Но я не могу это сделать. Просто не могу.
— Господи, — после долгой паузы сказал он. — Что же нам делать?
— Не знаю… Не знаю!
Лурдес перестала плакать. Он ощущал, как два их сердца бьются вместе, а потом вспомнил о третьем, о ребенке. Может быть, его сердце тоже бьется сейчас вместе с их двумя? Прошло уже четыре месяца. Ребенку уже четыре месяца.
— Другие делают это. И ничего…
Он погладил ее по темным густым волосам.
— Да Наверное, делают.
Потом она произнесла:
— Я не хочу, чтобы мы женились или что-то еще.
— Почему нет?
— В этом нет смысла. Мы разведемся меньше чем через год.
— Может быть. — Он пожал плечами. — А может быть, нет. Люди все время женятся. Если им живется вместе, то живут вместе. Нельзя предсказать точно, что произойдет. — Он ощущал, как его заполняет нечто, какое-то чувство, что жизнь прекрасна, несмотря на печальные моменты. Несмотря на то что в пятнадцать лет его судьба должна измениться, хочет он того или нет. Стоуни охватило странное спокойствие. Он хотел ее, хотел их ребенка. Он хотел того, что бросала ему жизнь. Он любил ее запах, ее тепло и, прижимая ее к себе, думал: «Я смогу просыпаться рядом с ней. Ее лицо, ее запах, ее тепло будут рядом со мной каждый день моей жизни. Я хочу этого, по-настоящему хочу».
— Черт, даже погоду нельзя предсказать! — Стоуни засмеялся, чувствуя, как на него падают капли сильного и частого дождя. — Видишь? Господь мочится на нас!
Небеса разразились дождем внезапно, грохнул гром, вспыхнула молния… Чистый дождь поливал их, пока они стояли у дока Он поднял лицо к небу, смеялся прохладе капель, ловил их ртом.
— Почему ты смеешься? — прокричала она и тоже рассмеялась.
Стоуни принялся танцевать вокруг нее, словно в одночасье сошел с ума. Он не знал нужных движений, не знал никаких фигур — просто плясал так, как должны, по его мнению, плясать счастливые дети. Он смеялся, и она тоже начала танцевать. Радость доходила до абсурда. Он примирился с ее беременностью: у нее родится ребенок, они оба слишком молоды и ничего из этого не выйдет. Наверное, он устроится работать на траулер, никакого колледжа не будет. Может, даже аттестата за среднюю школу он не получит… Они станут жить в крошечной однокомнатной квартирке, она растолстеет от скуки, он сделается мрачным от вечной обиды, и они воспитают дурацкого ребенка. «Мы как-нибудь справимся с этим. Я знаю, мы сможем, — прошептал кто-то внутри его. Так всегда говорила Нора — Все прекрасно получится, если только ты твердо стоишь на земле и смотришь прямо вперед. Ничто не трагедия, пока есть что надеть и есть чем подкрепиться». Кто-то в глубине его твердил, что все будет хорошо, даже лучше, чем просто хорошо, все устроится. Все получится. В воде лежал мертвый лебедь, но остальные лебеди плавали на другом конце бухты, не обращая внимания на мертвую птицу, скользили парами по взволнованной воде.
— А почему алы так радуемся?! — крикнула Лурдес, хлопая в ладоши.
Ее темные волосы метались из стороны в сторону, бедра описывали круги, будто она вертела невидимый обруч, она улыбалась широко, заразительно. «Мир может катиться в ад! — подумал Стоуни. — Пусть он катится подальше, а мы останемся здесь и будем танцевать в доках».
— Потому что я люблю тебя! — крикнул Стоуни и ответ, вскидывая руки к небесам, к дождю.
— У тебя нелепый вид! Ты похож на дурака!
Голос Лурдес раскатился эхом. Она тоже смеялась, прижимая руки ко рту, словно желая остановить этот смех. "
— А мне нравится выглядеть нелепо! Пусть я и буду дурак! Пусть Вселенная попробует поразить меня молнией! Ну, давай, молния! Ударь меня прямо сейчас!
Стоуни чуть не прыгнул в воду, но когда подошел к краю причала, придумал кое-что получше. Он поднял руки, глядя в небо, затянутое бледно-синими тучами. Ему хотелось дотянуться до них и взять молнию в руки. Он ощущал, как она проходит через него — сила мира, сила его молодости, сила любви. То, что он чувствовал, было настоящим безумием, но он смотрел в небеса, словно постигая все тайны космоса.
— Теперь я знаю тайну Вселенной! Ура! Я ее постиг! Я ее знаю! Жизнь может делать с нами все, что угодно, нас это не заденет!
Он принялся скакать, раскачивая причал. Шлюпки, привязанные к причалу, тоже запрыгали вверх-вниз. Маленькая рыбка выскочила из воды, пытаясь проглотить дождевую каплю.
Дождь оставлял ощущение свежести на лице. Стоуни закрыл глаза, подставляя лицо водяным потокам с небес, и немного приоткрыл рот, пробуя на вкус свежесть мира. Он представлял, как касается облаков, как его руки сжимают их зыбкость… уходят за них, во влагу небес. «Я Податель Дождя! — мысленно кричал он. — Я Король Бури! Давай, дождь, обрушь на меня всю свою мощь! Обрушь на меня свои молнии, свои ведра слез и громовые раскаты. Я Король Бури, я опущу небеса на нас, на нас с Лурдес, и они будут на земле прямо здесь и сейчас! Я влюблен, у нас будет ребенок — самый чудесный ребенок, какого когда-либо видел этот вонючий клочок земли!»
