Я злилась на него за то, что он намеренно промолчал о Ратмире, но теперь обида испарилась. Горечь, звучавшая в его словах, объясняла, как сильно и искренне он переживал из-за меня. Я почувствовала себя последней эгоисткой.
Тихонечко подошла, села на диван рядышком. В окне светилась огромная серебряная луна, и казалось, до нее можно дотянуться рукой.
— Ведка, ну зачем тебе все это? — Он мучительно застонал и растер лицо ладонями.
— Я не хочу четверых детей от нормального мужика. И, кстати, какой мужик для меня — нормальный? Библиотекарь Степан? От него я вообще не хотела бы детей.
— Что? — опешил брат.
Я прикусила язык, потому что вдруг вспомнила, что никак не могла слышать того приватного разговора в коридорчике ордена.
— Почему ты решил, что такая жизнь не для меня?
— Почему? Сколько раз тебя пытались убить за последние две седмицы? Три?
— Четыре, — поправила я.
— Четыре?! — Видимо, о последнем случае он таки не догадывался. — Ты должна остановиться немедленно. Такая жизнь затягивает. Чувство опасности — как опиум. Боишься, а все равно тянешься, снова и снова. Опомнись, Веда, эта дорога ведет в пропасть.
— Богдан, — усмехнулась я и потрепала братца по коленке. — Ты разве не заметил? Я уже пропустила последнюю остановку.
— Это ведь из-за Ветрова? — вдруг обозлился Истомин. — Почему он? Что ты о нем вообще знаешь? Когда я о нем думаю, у меня парадом все его бабы перед глазами проходят! Ты представляешь, как приведешь его в дом к нашим родителям? Мама еще ничего. Вот мне любопытно, что ты скажешь отцу!
Мы оба знали, что наш папа расист, сколько бы ни заявлял на семейных ужинах, что все расы равны. Говорилось такое исключительно для красного словца.
— А что с ним не так? — снисходительно уточнила я.
— Ты знаешь, что его дед был чистокровным аггелом? У него был хвост, между прочим!
— Действительно? — попыталась я изобразить фальшивое удивление.
— А у самого Ветрова рога, как у беса, и глаза желтые! Он же их красит каплями!
— Серьезно? — Ехидство все-таки просквозило в моем тоне.
Богдан внимательно посмотрел на меня:
— Тебе ведь наплевать?
— Совершенно, — кивнула я.
— Именно этого я и боялся, — тяжело вздохнул брат и взмолился: — Ведка, ну, мне-то что со всем этим делать?
— Смирись, Истомин, — тихо посоветовала я.
Богдан медленно поднялся с дивана, постоял у окна, сунув руки в карманы, а потом ушел. В тишине апартаментов грохнула входная дверь.
Честно говоря, после тяжелого разговора мне даже пить расхотелось. Я собиралась вернуться в спальню, но заметила, что из-под одной из дверей вырывается тонкая полоска света. Стоило бы лечь спать и не глупить, ведь мне предстояли очень сложные часы, которые потребуют всего моего мужества…
Кажется, я пришла в себя, когда уже повернула латунную ручку на двери в комнату Ратмира. В сумрак коридора выплеснулся теплый желтый свет, ослепивший меня на мгновение. Глаза непроизвольно сощурились, дрожащие пальцы схватились за ворот рубахи.
Обнаженный по пояс мужчина, полулежавший на кровати, резко вскинулся, оторвавшись от чтения. Сильная рука с татуировкой на запястье дернулась к самострелу на прикроватной тумбочке. В следующее мгновение Ратмир расслабился, напряженный взгляд сменился вопросительным.
Мы молчали, и, надо сказать, пауза становилась просто непристойной. Я колебалась, а Ратмир, пряча самую ненавистную из своих понимающих улыбок, закрыл книгу, лежавшую на коленях, и приготовился слушать. Он выглядел до крайности взрослым и недоступным, а еще притягательным. Мне хотелось его всего, даже дурацких рожек, торчавших из-под спутанных волос!
Готовясь дать деру, если расклад хотя бы просто покажется паршивым, я, помолчав, кивнула:
— У тебя очень большая квартира. — Черные брови мужчины изогнулись, глаза блеснули лукавством, пришлось объяснить: — Хотела найти кухню, но заблудилась.
Ратмир кашлянул в кулак, маскируя смех, и спросил:
— Как ты проскочила мимо своего стража?
— Богдан решил немного проветриться, — произнесла я, пристально глядя в лицо Ветрову, и повернула ключ в замке, запирая дверь. В повисшей тишине щелчок показался неожиданно громким, как выстрел. Улыбка моментально сошла с губ Ратмира, зато появилось новое, пока еще плохо изученное мною выражение пристального внимания.
— Я тут подумала, если вдруг ничего не выйдет…
— Ты должна отказаться прямо сейчас. Едем обратно в орден, — перебил он меня и дернулся, собираясь подняться.
— Поздно, — остановила я его, махнув рукой. — Хотя бы ты не начинай.
У меня не получилось выдержать его пытливый взгляд, я отвернулась. Ветров следил за мной, не подгонял и не пытался заговорить. Он не пропускал ни одного моего движения, позволил разглядывать дипломы в стеклянных рамках на стене, провести пальчиком по обтрепанным корешкам томиков, стоявших на скрывавшем одну из стен стеллаже.
— У тебя очень много книг. — Я не узнала собственного голоса, низкого, с незнакомыми нотками.
— Их еще мой дед собирал, — последовал ответ.
— Дед, значит, — кивнула и без спроса взяла с газетного столика тонкую папочку.
Внутри лежала одна-единственная фотография — моя. На высоких каблуках, наряженная в узкую юбку, я шла по мощеному тротуару, прижимая к уху коммуникатор, а ветер, не щадя укладки, трепал густые русые волосы. На коленке красовалась ссадина, из разодранного ридикюля едва не падали глупые женские мелочи и бутерброды в хрустящей бумаге.
Я продемонстрировала фотографию Ветрову. Нахмурившись, тот скрестил руки на груди, словно бы готовясь к ссоре. Папочка полетела обратно на газетный столик.
— Твой дед тоже преподавал историю? — полюбопытствовала, стараясь развеять возникшее напряжение.
— Литературу.
— Ты знаешь… — Я сделала к кровати медленный шаг и расстегнула верхнюю пуговицу на вороте. — Это, конечно, очень глупо — глубокой ночью обсуждать родственников, но Богдан открыл мне страшный секрет. Оказывается, твой дед был чистокровным аггелом с хвостом и рогами.
— Твой брат не соврал, — отозвался Ратмир, а потом, нахмурившись, с наигранным непониманием уточнил: — Что ты делаешь?
— А на что это похоже? — в притворном недоумении округлила я глаза и расстегнула еще одну пуговицу.
Ратмир тихо хмыкнул. На губах заиграла особенная улыбка, которую я жаждала увидеть с той самой дрянной ночи на постоялом дворе. Ленивая, по-мужски обольстительная и многообещающая. Отбросив сомнения, я медленно приближалась к кровати. Сердце билось как сумасшедшее.
— Еще Богдан сказал, что у тебя есть рога.
