Француз и Женщина.
Впрочем, пока было не до этого. Подлец Жубер тоже стрелял весьма метко и уже проделал дырку в колокольне местной ратуши. Аккуратно под часами.
– Как вы смотрите на вылазку? – осведомился у Бенкендорфа майор Коломб. – Ваши ребята не застоялись?
– А ваши?
Единственное, что могло подавить батарею осаждавших, – удачный фланговый маневр.
– Против нас конные егеря.
– Пренебрежимо, – Шурка пожевал губами. – Я изображу атаку на них, а вы отделитесь и через овраг к пушкам. Умоляю, пощадите для меня Жубера.
– Для вас или для вашей Афины Паллады? – рассмеялся Коломб.
– Мы обязаны головами ее искусству.
– Амур, – продолжал глумиться гусар. – Будет вам капитан.
Обмениваясь шуточками, они спустились к воротам и приказали трубить сбор.
В прорыв пошли казаки, горстка оставшихся у Бенкендорфа павлоградских гусар и прусские кавалеристы. Пехоту изображали национальные гвардейцы. Последних очень не хотелось брать, но они горели желанием сражаться.
– Вы нас совсем не цените, – взмолился Ван Ос. – Должны же мы сами пролить кровь за освобождение своей родины.
Бенкендорф покивал.
На деле все вышло, как на деле. Люди побежали не туда. Крика было больше, чем толка. Молодые голландцы с готовностью бросались на пушки. Пытались принять кавалеристов Коломба за неприятеля. Наконец, французы отказались от второй попытки штурма, и отряд откатился обратно в ворота.
– Я потрясен храбростью ваших людей. И удручен их тупостью, – честно сказал Бенкендорф Ван Осу. – Утро вечера мудренее. Возьмите тех гвардейцев, которые не участвовали в вылазке и ночью патрулируйте город. Французы постараются его зажечь артиллерийским огнем.
– Теперь они будут стрелять не так метко, – к ним подъехал Коломб. Он сдержал слово. За его спиной, лицом к хвосту лошади, сидел Жубер со связанными руками и оторванным от кивера помпоном, которым пруссаки заткнули ему в рот.
– Василиса! – гаркнул генерал.
Девка поспешила к ним.
– Мадемуазель, у меня для вас подарок, – Коломб галантно скинул вражеского капитана к ее ногам. – Судите его, но подарите жизнь. Все мы подчас совершаем ошибки.
Он бы еще распинался, но наводчица не понимала по-немецки.
– Поедемте, друг мой, – Бенкендорф сделал майору знак. – Они сами разберутся.
На полдороге пруссак обернулся и видел, как Василиса за веревки подняла Жубера с земли и, как сноп, взвалила себе на плечо.
– Меня все больше тянет посетить Россию после войны, – сообщил майор.
– Вы обольщаетесь. Таких, как Василиса, одна на тысячу.
– Но вы свою тысячу еще не перебрали?
«И не стал бы». Впервые в жизни при виде чужой любви – нелепой, но бесхитростной, от чистого сердца – Бенкендорфу сделалось завидно. Ведь не убьет же Василиса Жубера. Покричат и поцелуются. Опять же Мари.
Так и вышло. Уже после взятия Парижа, бывший артиллерийский капитан освободился из второго плена вместе с «женой и дочерью». Увез обеих в Тулузу. Туда к ним перебрался и Шлема. Он написал бывшему командиру: мол, живем хорошо, Василиса родила двойню, у меня постоялый двор…
Вот так жизнь вокруг Бенкендорфа устраивалась своим чередом. Только он оставался, как перст. И от этого хотелось удавиться.
Оказывается, не ему одному. В тот вечер, пораженный историей наводчицы, Лев устроил истерику.
– Она не любит меня! Не любит!
– Кто? – Шурка спросонья не разобрался. – Василиса?
– Какая Василиса? – Бюхна чуть не двинул другу по затылку. – Любовница государя. Мадам Нарышкина. Блудная тетка нашего героя.
– Она же полька.
– И что? – с вызовом прорыдал Лев.
– Польки не любят, – генерал вздохнул и перевернулся на другой бок. – Во всяком случае, нас.
Он вспоминал Яну, их горячечное, вздорное притяжение друг к другу.
– Вы ее не знаете! – не унимался Нарышкин.
О, конечно! Мария Антоновна – прекрасное исключение из правил.
Лев заснул, измученный страстью, долгами, жаждой подвигов и собственной ленью. Он был молод и глуп, всхлипывал одновременно с храпом и мешал Шурке задремать, приводя на ум собственное поведение с Жоржиной. «Неудивительно, что меня считали сумасшедшим».
Утром осажденные отважились на новую вылазку. Экспромтом. Что еще делать? Не помирать же под обстрелом, крайне беспорядочным без Жубера и потому еще более опасным.
Неприятель ждал их со стороны Турнгутских ворот. Но Бенкендорф привычно выбрал Антверпенские. Створки заскрипели. Первыми шли казаки, тучей окружая кулак из павлоградских гусар. Таранная мощь минимальна, но что Бог послал.
Совсем неожиданно враг прогнулся и стал легко откатывать назад. Давно миновали те счастливые времена, когда Бенкендорф бездумно отдавался рубке. Теперь он командовал, и слабость французских конных егерей показалась ему мнимой. Сколько раз он сам так заманивал неприятеля в ловушки. Развить преследование, оторваться, попасть между двумя колоннами регулярных войск. А может, и быть завлеченным на артиллерию.
Нет. Отступаем! Уходим! Стоять! И вдруг в волну его казаков врезались другие. Тоже в синих шапках и широких кафтанах. Они теснили врага с тыла. Плохой день для французских егерей. Чернозубов прибыл из рейда восточнее города. Оттуда ждали англичан. Дождались своих.
Случай. Чистой воды. Сквозь низкое, квелое от невылитых дождей небо пробился луч солнца. Высветил французские позиции. Вчерашнюю батарею, откуда уже оттащили пушки. Попытки осадных работ в непролазной грязи не удались.
Справа от лагеря французов донеслись крики. Там тоже шел бой. Кто его начал? С другой стороны крепости наконец вынырнули из коричневой жижи пехотинцы Бюлова. Старик не выдержал благоразумного сидения за Ваалем. Пришел. И где ваши 18 тысяч? Где Молодая гвардия?
Бреда была вторично освобождена. Теперь окончательно. Неприятель отступил под угрозой все тех же мифических англичан, которые вот-вот помогут городу. Говорят, они наконец справились с ветром и повалили на берег. Шутка?
Бенкендорфу было уже все равно. Возвращение из рейда – встреча с реальностью. Государь и жестом не показал, что знал о планах генерал-майора. Голое самоуправство. Так освобождение Голландии и было трактовано британским союзникам. Но теперь уже, коль случилось, русские войска останутся и разовьют удар. Что же до командира авангарда, то его не будут судить за ослушание. И даже не разжалуют, хотя могли бы. Но награда уменьшится – Владимир 2-й степени. А ведь за целую страну следовала бы, если не голубая, то уж точно красная кавалерия
[68].
