Он попросил разрешения взять с собой Меллера и Сержа – уже на стену от скуки лезут. Мюнстер закивал. Через час отправились. Ольховского вверили приехавшим вместе с председателем полицейским чинам, те повлекли окаянного в Харьков. А важные господа отправились досматривать лесных покойников.
Пищанский лес и правда возрос на серых песках и простирался чуть не до Изюма. Помещики потихоньку изводили его на дрова, но с прошлого века действовало запрещение матушки-императрицы на «знатные вырубки», и здешнюю сосну не брали ни для флота, ни для больших городских строений в южных губерниях. Только ветки на фашины. А потому, прокатившись два часа в санях по снежной дороге, путешественники попали в заповедное царство. «Здесь должны водиться разбойники, – подумал Бенкендорф. – Будь я разбойником, тут бы и жил».
Яма с останками несчастных как будто свидетельствовала о наличии лесных головорезов. Но здешние крестьяне про них слыхом не слыхивали. И вообще заверяли, что место спокойное.
На большой поляне снег был разбросан. Еловые ветви, которыми покрыли яму убийцы, сняты. Вокруг страшного места толпились полицейские под предводительством господина Маслова. Александр Христофорович поздоровался и с ним. Тот был польщен и сразу стал все показывать.
– Мужики донесли. Из деревни Павловки. Пошли хворост собирать и наткнулись. Заметьте, наткнулись не сразу. И не сами по себе. – Его толстый палец потыкал в сторону, где под ветками лежал снятый с беззаконной могилы крест. – Кто-то вытесал. Не поленился.
– А что мужики говорят? Кто бы мог? – осведомился генерал, очень удивленный таким приглядом за ямой.
– Это и я скажу, – бросил Маслов. – Тут где-то старец живет. Святой чи подвижник. Он, видать, и молился за несчастных.
– Но он ведь мог видеть, – подал из-под руки голос Серж.
На него посмотрели почти укоризненно: не встревай. Но ход мыслей был верным, и Мюнстер распорядился искать блаженного.
Полицейские разбрелись, аукаясь, как девки в грибную пору.
Александр Христофорович присел на краю ямы на корточки. Зрелище было не из приятных. Люди, хоть и замороженные, успели частью разложиться, а частью были растасканы зверьем. Волки легко привыкают к мертвечине, о чем знали все, кто побывал на полях великих сражений и слышал истории от выживших раненых.
– Судя по одежде, они не местные, – обронил генерал, обращаясь к полицейскому, которого загнали вниз.
Действительно, армяки на несчастных были чересчур длинными для жителей Слободщины, а валянные из войлока шляпы, какие носило простонародье в городах, свидетельствовали о том, что убитые, прежде чем упокоиться на дне ямы, погуляли по губернии.
– Что это у него? Ну, там, под спиной? У того, левого, без руки.
Полицейский беспомощно потянулся в указанную сторону и чуть не брякнулся среди трупов. Было видно, что он необвычен ходить по телам.
Александр Христофорович сам спрыгнул вниз. Ему удалось довольно ловко зацепить и выдернуть на свет Божий заинтересовавший предмет. Это был дорожный мешок, холст которого размок и поехал, но содержимое сохранилось.
– Серж, дай руку!
Волконский, конечно, вытянул друга, но морщился и готов был плеваться.
«Экие все нежные стали!» – фыркнул Бенкендорф, вспомнив, как тот же самый Серж ел мороженую конину с гнильцой – за ушами трещало.
Из мешка на снег вывалился овчинный тулуп, а за ним облезлая шапка из неведомого пушного зверя. Северяне, генерал готов был поклясться. Найти бы при них хоть одну квадратную монетку!
– Каков характер ран?
Полицейский стал землисто-серым. Чтобы ответить на этот вопрос, ему пришлось бы переворачивать покойников. Но оказалось, что их вообще собираются вынимать из ямы, а посему на помощь первому бедолаге вниз попрыгали еще несколько служивых.
Процесс занял около часа. При многих оказались мешки с зимней одеждой. Значит, их не обворовывали. Что же до ран – самые разные, от раздробления черепа предположительной дубиной до разбитого виска чем-то острым и ребристым, вроде ослиной челюсти на палке. Не было только огнестрельных.
Бенкендорф давно знал эту тактику – мужичье. В его отряде хоть ружья давали. Здешние же уроженцы, как во времена Хмельнитчины, орудовали домашним инвентарем: кто цепами, кто спрямленными косами. Осмотрев давно побуревшие кровавые пятна, Мюнстер пришел к тем же выводам. И похолодел. Уж не начинают ли крестьяне свару?
Тем временем прибыл Маслов, обретший святого старца. Подвижник сидел позади него на коне и с немалым любопытством таращился на полицейских.
– Ага! – закричал он, чуть только лошадь остановилась. – Я знал, что останки вопиют к Богу! Рано или поздно вы бы здесь появились. – Его ворчливый старческий голос показался Александру Христофоровичу знакомым. Он прищурился и чуть не сел в снег от удивления. Ни борода до пупа, ни клочковатые седые волосы не могли скрыть очевидной истины: перед ним был прежний управляющий госпожи Бибиковой.
– Иван Галактионович! – ошалело протянул генерал.
Старик встрепенулся, узрел Шурку, хитро и неодобрительно покачал головой и бросил, точно они вчера расстались:
– Ты? Вот ведь она потом глаза отводила! Явился-таки.
Бенкендорф смутился. Старый вояка, ныне подвижник из Пищанских лесов, браво спрыгнул с лошади и заковылял к яме. Края его черной рясы развивались, от холода защищал короткий тулуп, заштопанный во многих местах. На голове красовался заячий треух. Со всей этой ветошью никак не гармонировал большой наперсный крест.
– Это вот реликвия, – с гордостью заявил старец, ткнув пальцем в золотое диво. – Нашего полкового батюшки, Царствие Небесное. Он с им и на Измаил ходил. Подстрелили болезного. Как помирал, мне отдал.
«То у них сервизы серебряные, то кресты золотые, пудовые. Живут, как в зачарованном краю! – мысленно возмутился генерал. – Придут, ограбят, убьют…»
– Ты много думаешь, – рассмеялся Иван Галактионович. – Кого надо, Бог бережет.
– Так что вы, уважаемый, видели? – с любезной, но крайне недоверчивой улыбкой осведомился Мюнстер.
– Что видел, то и вы теперь зрите, – старец радовался возможности потолковать с образованными людьми, не переходя на простонародный диалект. – Волки стали по лесу мертвечину таскать. Вот я и разведал. Нашел это беззаконие. Помолился над ими, несчастными. Крест поставил. И стал вас, господа, ждать. Ну должны же вы были хоть когда появиться.
– А в Харьков донести? – чуть не сорвался Маслов.
Иван Галактионович смерил его удивленным взглядом: его ли дело с доношениями бегать?
– Может быть, что-то в глаза бросилось? – спросил Бенкендорф. – Ведь вы не видели, кто убил?
Дед казался ему куда более шустрым, чем четыре года назад. Даром, что жил в лесу и питался… не акридами, конечно, но чем-то, на взгляд Шурки, совсем несъедобным.
