Бенкендорф чувствовал, что Волконский старается снять с его души камень. Он опрокинул в кружку бутыль и без закуски, глотками опростал полную.
– За помин души раба Божьего… рабы Божьей… Хоть крестили?
* * *
Было утро, когда авангард увидел Неман. Столько воды в спокойных серых берегах! Снег да балки. Холмы сбегают вниз к самой кромке. Какие засады! Какие укрытия! Ничего им не понадобилось, даже прятаться и наскакивать. Приграничные бои – не столько тяжелые, сколько нетерпеливые. Скорей, скорей!
Шурке не сиделось. Он несколько раз представал перед Винценгероде с требованием немедленно пересечь Неман и углубиться в Пруссию, чтобы наконец добить ползучую сволочь.
– Вы думаете, что один такой умный, – беззлобно огрызался начальник. – Я езжу в ставку с теми же идеями и вижу там в конец обозленных Ермолова или Милорадовича, которые не бросаются друг на друга только потому, что всю свору держит фельдмаршал. А поводки у него короткие.
Бенкендорф устал от короткого поводка.
Переходить им не разрешали. Так, покрутились у берега и вернулись в лес. Снег расстилался на многие мили кругом. Дорога прощупывалась с трудом, и неясно было, по какому из заметенных следов продолжать преследование. Куда ушел большой отряд, а где сгинула горсть, на которую и внимание-то обращать грешно.
Изредка встречались присевшие под деревьями люди: шли, остановились перевести дух, замерзли. Лошади от них уже не шарахались. Казаки не считали нужным подъезжать.
Надеялись вместе с основной армией додавить французский арьергард. О последнем ходили легенды. Говорили, что Бонапарт доверил его Храбрейшему из Храбрых, Золотогривому Льву Нею – больше некому. Хотя и дулся на маршала после Бородина. Де, тот требовал пособить Старой гвардией у Семеновских флешей, и победа будет брошена к ногам императора.
– Не вижу причины в таком рискованном шахматном ходе за тысячи лье от Парижа, – якобы ответил Наполеон, продолжая перекусывать жареной картошкой с луком.
– Так передайте ему, – заорал на вестового вечно неуравновешенный Ней, – что он дождется поражения, коль хочет играть в шахматы на поле боя! Он больше не полководец. Пусть убирается в Тюильри и там корчит монарха! А воевать предоставит нам!
Тогда Бонапарт промолчал. Но, уходя из Москвы, вверил арьергард норовистому льву. Армия разваливалась на куски, и прикрывать ее хвост поручили шести тысячам храбрецов. Была и гвардия.
– Поздно! Поздно! – кричал Ней. Но его и в первый раз никто не слушал. Всем было известно, что маршал думает кончиком шпаги. Если вообще думает.
Наши заключали пари, кто первым возьмет Нея: Платов или Милорадович? Казаки действовали на всех дорогах. А генерал сначала наступил арьергарду на хвост у Дорогобужа, взял город, 600 пленных и четыре пушки. А потом разбил под Крысным. Тогда из корпусов Даву и Богарне легло 10 тысяч. Но еще больше, до тридцати, сдалось в плен, просто встав на колени и сложив оружие. Была ли их судьба лучше, чем у павших товарищей? В морозы и бескормицу живые завидуют мертвым.
Остатки Великой армии свернули к Днепру и проселками, не разбирая дороги, бросились искать переправ.
Ставки возобновились. Милорадович лидировал. У его неприятеля давно кончились порох и патроны. Люди по двадцать раз в день выстраивались в каре, холодным оружием отбивая наскоки казаков.
От Красного ушло только три тысячи во главе с самим Неем. Без пушек, без кавалерии. Пешком. Говорят, слыша на левом фланге удаляющуюся канонаду, Бонапарт обронил:
– У меня в Тюильри триста тысяч франков. Я охотно отдал бы их, только бы Ней вернулся живым. Но он погиб!
В тот момент Милорадович как раз предложил арьергарду льва сдаться по законам военной чести: им оставят оружие и знаки различия.
– Дерьмо! – прогремел в ответ Храбрейший из Храбрых. – Где это видано, чтобы маршал Франции сдавался? У меня в руке шпага! Она выведет меня отсюда!
Это была правда. Три тысячи пробились и уже вечером выбрели к реке. Смертельно усталые люди падали в снег, и наутро, когда Ней затеял переправу, поднялись далеко не все.
Лед был тонок. Перейти по нему смогли около шести сотен человек. Остальные провалились в полыньи. Можно ли было назвать выползших на противоположный берег арьергардом? Его бойцы походили на бродяг. Ели кору. Боялись разводить костры. Их травили, как зверей. Густой лес, десятки речек и ручьев. Сколько осталось там?
Теперь уже Платов висел на хвосте. Ставки все повышались. Отряд таял: пятьсот, двести, сто, пятьдесят, тридцать…
Казаки то теряли горстку неприятельских солдат из виду, то вдруг натыкались на нее. До Немана было рукой подать, и русские не шли туда без приказа.
Лес, поле, река. Непреодолимые препятствия, если мимо по берегу шныряют вооруженные партии противника.
Шурка ехал, не подозревая дурного. Его казаки, знай, загребали пленных, да чистили селенья от еще способных держать оружие французов. Как вдруг подскакавший Чернозубов доложил, что в лесу, совсем в наглую, расположились у костра мародерские рожи и вообще не трогаются с места. Донцы уже и гикали, и между деревьями себя показывали – не идут.
– Ну и загасили бы им костерок, – бросил Бенкендорф. – Как его утомили эти штучки иррегулярных: война идет на убыль, всем жить охота, домой потянуло. Опять же барахлишка набрали. Кому оно на том свете нужно?
Генерал-майор поехал поглядеть.
Человек двадцать обмороженных, вдрызг убитых дорогой людей, нехотя взялись за ружья. Выставили их, но сами не трогались с места. На бревне у дотлевающего огня сидел детина в конской попоне и, выставив к огню чудовищно большие грязные руки с поломанными ногтями, грел их над углями.
– Вставай, любезный, смерть пришла, – спокойно и даже как-то дружелюбно обратился к нему Бенкендорф. – Сдаваться не хотите?
– Не-а, – детина помотал головой, тяжело поднялся и взял ружье. По ухваткам было видно, что зарядов у него нет. Намеревается отбиваться стволом, как дубиной.
Не имело смысла даже вступать в бой: расстрелять с расстояния, и дело с концом.
Бенкендорф смотрел в лицо командира неприятельского отряда и смутно припоминал его черты.
– А ну сними шапку!
– Еще чего, – обиделся тот. На нем был заячий крестьянский треух, сползавший на глаза и закрывавший половину лица. Но огненно-рыжая борода топорщилась наружу.
– Ваше высокопревосходительство?
– Очень неприятно, что вы меня узнали, – Ней сплюнул под ноги. – Придется вас убить.
– Мы успеем раньше.
Маршал с сожалением обвел глазами остатки своего отряда.
– С такими людьми мне черт не страшен. Мы дорого продадим свои жизни.
Щелкнули затворы казачьих ружей.
– Даже не почтите рукопашной? – разочарованно протянул Ней. – Бьете полудохлых людей, как дичь?
