А тогда, на исходе лета 1768 года, московский дом Габлицов посетил молодой профессор ботаники, ординарный академик Самуил Готлиб Гмелин (он незадолго до того «нечаянно» познакомился с нашим литейщиком). Профессор готовил тогда экспедицию Петербургской Академией наук на юг России и в Персию для физических наблюдений и вербовал туда людей пытливых и умом острых. Он сразу же обратил внимание на Карла, оценил его смекалку, тягу к новому и нашел в нем своего горячего сподвижника. Осталось уговорить Иоганна Венцеля, но тот отпускать сына вдаль от себя и университетских пенатов не хотел нипочем. Ведь Гмелин, хоть и профессор, но так непозволительно молод, что доверить ему свое чадо отец страшился.
Неизвестно, на какие педали нажимал Гмелин, убеждая упрямого родителя смягчиться. Возможно, говорил ему о том, что он сам сын лекаря и лекарь, о чем и диплом Тюбингенского университета имеет, что в экспедиции доктора очень даже надобны (и то была сущая правда!) и он, Самуил Гмелин, лично обучит Карла навыкам врачевания. Ему настойчиво вторил и Карл, то отчаянно ораторствуя (не зря риторику изучал), то заунывно канюча. Да еще привлек на свою сторону «некоторых приятелей, притом бывших», – тех, что у отца весом пользовались. И вот победа – Иоганн Венцель сдался, и наш студент стал готовиться к экспедиции, разрешение на участие в которой получил от Академии в марте 1769 года. «И тогда же я, на семнадцатом году от роду, – пишет далее Карл, – оставя впервые родительский дом, отправился в путь до Воронежа, где Гмелин зимовал. По прибытии моем туда он принял меня весьма ласково и вскоре полюбил меня так, что до самой кончины своей… оставался мне другом».
В то время подобные вояжи были делом крайне рискованным: люди зачастую исчезали, словно сгинули. Путь наших путешественников пролегал через Дон и низовье Волги на побережье Каспия. В 1769 году они посетили Черкасск и Астрахань; в 1770 году морем отправились в Дербент; отсюда сухим путем в Баку, Шемаху и Сальяны, далее морем – в Энзели; в 1771 году останавливались в Реште и Балфруше. В начале 1772 года они вернулись в Астрахань, откуда через Сарепту направились в Куманскую степь и Моздок; затем Тереком и степью вновь прибыли в Астрахань.
Экспедиция была сопряжена с огромными трудностями: исследователи страдали от жары, тяжелых лихорадок, испытывали множество лишений. Кроме того, жизнь их зависела подчас от самовластных восточных царьков и князьков. В июне 1772 года отряд с Гмелиным во главе выехал морем в Персию в сопровождении военной команды из сорока человек и уже намеревался пройти сухим путем в Кизляр, как был ограблен и захвачен кайтайским эмиром Гамзой, который чаял получить за русских заложников немалый куш. Гмелина держали одного в глубоких ямах, переводя из аула в аул…
«Путешествие по России для исследования трех царств природы» Гмелина, изданное позднее Академией наук в трех томах на немецком, а затем в четырех томах и на русском языке, получило широкую известность. Но о «человеческом факторе» в экспедиции (тяготах похода, болезнях, кознях вероломных эмиров) здесь нет и полслова. Зато находятся удивительно яркие, точные, с интереснейшими подробностями характеристики. Перед нами проносятся дикие кони воронежских степей; предстают во всей красе Астрахань, Дербент, Шемаха, русская крепость Азов, где нет еще домов, отчего солдаты живут в камышовых шалашах; остатки старинного ордынского города; священная гора калмыков Богдо при соленом озере Баскунчак и сами калмыки; генуэзская пушка, найденная при исследованиях грунта. Живописуется колония «меренских братьев» (община немецких поселенцев) в Поволжье. В общем, Гмелин сознательно сосредотачивается на том только, что может иметь общественный интерес, повествует «О нынешнем политическом состоянии Персии и об образе правления», «О персидском законе», «О персидских монахах».
Любопытно одно замечание, сделанное здесь о передвижении экспедиции: «…Для рассматривания трав ехали тихо». И Карл Габлиц вместе с другими изучал науку о природе, поспешая медленно, хотя, по его словам, «в первый же год путешествия приобрел особую наклонность к естественной истории, а особливо к ботанике, в коей упражняться более имел случая и которою Гмелин преимущественно занимался». И Габлиц энергично помогал Гмелину собирать растения и составлять их точные описания, а также заведовал дорожной библиотекой.
В Карле поражала какая-то особая одержимость, без чего не вышел бы он ни в какие испытатели. «Я в сие время так пристрастился к своим занятиям, что забыл весь мир», – признается он. И познавал он таинства натуры к этой натуре лицом к лицу и в этом находил отраду и счастье. «С раннего утра я каждый день до обеда был в разъездах, – описывает он свою жизнь в то время, – а после обеда до глубокой ночи занимался рассматриванием и описанием растений, зверей, птиц, насекомых и пресмыкающихся, мною собранных; и чрез то приобрел основательные познания во всех частях натуральной истории, которая потом, даже до самой старости моей, служила мне немалым утешением».
Изучая природу, он испытывал и воспитывал собственную натуру, искал и находил жизненные силы для вдохновенного труда. Можно сказать, что именно тогда Габлиц вырос в подлинного профессионала, в чем важную роль сыграл, безусловно, Самуил Гмелин. Однако постепенно наш герой выходит из тени своего наставника и заявляет о себе как вполне самостоятельный исследователь. В 1772 году Гмелин оставляет его в Астрахани для изучения в губернских архивах сведений по истории калмыков; а в 1774 году ученый отправляет его в Гилянские горы для естественнонаучных изысканий и сбора уникальных экспонатов. Сам же начальник экспедиции летом того же 1774 года умер в кайтайском плену в возрасте тридцати лет от унижений и глубокой тоски. Весть о трагической кончине профессора настигла Карла только по возвращении в Зелинский порт. Трудно было передать его горе – ведь Гмелин был для него всем. Но надо было служить делу, которому учитель был верен до конца.
На высланном ему пакетботе Габлиц переправляется морем в Астрахань, где остается до весны 1775 года, приводя в порядок свои бумаги и коллекцию. В Северную Пальмиру он прибывает только в июне и на первом же заседании Академии наук представляет собранную им коллекцию, а также своеручные «заметки и примечания» о путешествии в Гилянь. И вот первый успех молодого натуралиста – Академическое собрание изъявило по сему поводу «полное свое удовольствие» и распорядилось «заметки» опубликовать (они будут преданы тиснению дважды), а их автора произвести в академические переводчики. Более того, его знания и опыт были оценены Академией столь высоко, что ее директор С. Г. Домашнев обратился к светлейшему князю, всесильному генерал-губернатору Новороссии Г. А. Потемкину с просьбой подыскать Габлицу достойное место. И в октябре 1776 года Карл Иванович с повышением чина был назначен в Астраханскую Садовую контору помощником директора. При этом Академия официально объявила его своим членом-корреспондентом.
Казенные сады в Астрахани, которые еще в XVII веке живописал путешественник по Московии А. Олеарий, являли собой тогда крупное и обширное хозяйство. Поражали воображение богатые винные погреба и винокуренные заводы; рощи виноградных, померанцевых, абрикосовых, сливовых, грушевых, а также миндальных, тутовых и оливковых деревьев; парники с экзотическими растениями и южными цветами; раскинувшиеся широким полукругом аптекарские огороды. Легкий шелест листвы, щебетанье птиц, яркие плоды в зеленых кущах – ничто, казалось, не напоминало здесь о суетности мира (недаром великий А. В. Суворов, будучи в Астрахани, так любил в сии сады удаляться, забывая об интригах, коварстве и изменах!)
