Помедлив, Соннук трудно сглотнул и прикрыл глаза ладонью:
– И вот ты обнаружил окостенелого человечка, засунутого в щель стены и забытого там… Как я был счастлив! Я готовился стать тебе настоящим братом и другом! А ты наслушался россказней Манихая и повесил меня на грудь вместо идола. Я снова набрался терпения. Все думал и думал. Дни и ночи жил только мыслями, и не скажу, будто они были слишком добрыми. Не очень-то приятно оказаться охраняющей куколкой мальчишки, чья душа настолько слаба, что нуждается в оберегах. И все же я рискнул отдать тебе свой шаманский дар. Да, я пожертвовал своим джогуром и лишил себя волшебства – единственного счастья, которым владел! Ты прошел мое Посвящение.
– Зачем же ты это сделал?..
– С одной кузнечной силой ты не смог бы сотворить из меня человека. Я просил тебя, умолял: услышь, брат, помоги! Но сердце твое оказалось глухим. Ты просто вздумал скрасить свое одиночество и создал из маленькой игрушки большую. Если б ты хоть немного любил меня и взаправду хотел выручить из беды, то сумел бы отдать часть своего Сюра, а не его отражение! И тогда… Тогда я стал бы полноценным человеком. Я сделал бы все возможное и невозможное, чтобы не подводить тебя. И чтобы жить. Жить!..
В бессильной ярости Соннук толкнул кулаком в грудь раздавленного его речью Атына:
– Я усомнился в тебе, как только началось колдовство. Поэтому сопротивлялся… Поздно! Ты, не любящий меня, не смог правильно воспользоваться джогуром. Моим джогуром! Сужденным мне когда-то драгоценным подарком Кудая… Я ошибся: тесно кузнецу и шаману в одном гнезде. Два дара в тебе – твой и мой – всегда будут только мешать друг другу… О, мой брат, обобравший меня! Скажи теперь, кто я? Непонятное существо – не дух, не человек, не призрак – кто?! Твое ходячее одиночество? Твое повторение, оттиск, эхо, второе «я» с половинчатой земной душой?!
Близнец исторгнул похожее на смешок рыдание.
– Ты не позаботился ни об одежде, ни о пище и крове для меня, не говоря уже о жизни! Не подумал о брате, который тоже страдает от одиночества… От такого одиночества, какое никому не снилось! Матушка не знает обо мне… А теперь я, несчастный, никогда не смогу сказать ей, как же сильно я ее люблю!
Содрогаясь от холода и рыданий, Соннук потряс поднятыми вверх кулаками и завопил:
– Ненавижу тебя! Ненавижу!!!
Братья плакали, сидя друг против друга. Один на полу, а второй едва заметно, на ладонь, возвышаясь над полом. Атын чувствовал, что вместе с этими последними ребячьими слезами из него вымывается нечто хрупкое, неуловимое. Очень нежное, похожее на солнечные утренние мгновенья…
Чуть погодя Соннук, шмыгнув носом, проговорил почти спокойно:
– Я плохо знаю Орто. Не бежать же мне, в конце концов, в лес. – Он горько усмехнулся: – Пусть я не человек, но ведь не зверь.
Омертвевшие губы Атына едва разлепились:
– Давай пока будем жить в одном теле. Потом я что-нибудь придумаю. То есть придумаем вместе.
– Ладно, – поразмыслив, нехотя согласился близнец. – Я буду выходить из тебя, если никого не окажется рядом. И ночью, когда ты спишь. Не забывай оставлять еду. Мне надо совсем немного. Решено: ты будешь жить днем, а я стану ночным… человеком.
Глянув в темное окно, он снова усмехнулся:
– Кончается твой день.
Братья одновременно встали. Соннук сделал шаг вперед. Твердый, царапающий воздух острым холодом пронзил тело Атына. По спине пробежали болезненные мурашки, точно многочисленные иглы проткнули кожу от шеи до копчика. Близнец испарился, только кузнечная пыль взметнулась.
В кузне резко полыхнул яркий свет. Атын затравленно обернулся – ну что там еще?! А это волшебный камень напомнил о себе. Распылался на наковальне, поворачиваясь искристыми гранями в неспешном осуохае…
Атын опасливо наклонился к Сата. И тотчас кузня исчезла с боков, словно кто-то закрыл ладонями лицо посторонь. Из разверстой, темной глубины камня к внешнему краю стремительно приблизились две красные точки. Через мгновение мальчик понял, что на него смотрят нечеловеческие очи черного странника. Бело-красные глаза смеялись. Чужеземец хохотал, разинув рот с двумя рядами клыков, но не было слышно ни звука. Впрочем, тут, наверное, раздавался бы не хохот, а гром, потому что вокруг белоглазого опрокидывалась, безудержным валом рушилась вставшая дыбом, обезумевшая земля…
За левым плечом странника что-то смутно белело. Атын вгляделся и увидел дышащее ненавистью лицо парня с глазами холодными, как отдающее синевой, только что остывшее железо. Парень этот был он сам, но с прямым носом и не сегодняшний, – таким он, вернее, Соннук, будет через несколько весен.
Отшатнувшись от Сата, Атын прижался к стене. В ушах то близко, то далеко раздавался отрывок разговора с Эмчитой:
«В руках хорошего хозяина камень делает мир добрее». – «А если попадет к плохому?» – «Подумать страшно! Тогда он оборачивается к людям сущим злом…»
Голос знахарки перебили слова странника, сказанные на берегу Эрги-Эн: «Твоя находка… ты отдашь ее мне. Вам с близнецом она больше не понадобится, а мне нужна позарез».
Взгляд Атына уперся в темное окно. Ослабшие колени сами собой подогнулись перед шершавым чурбаном наковальни. До времени двойника осталось меньше четверти варки мяса.
…О, где ты, волшебный зверь Человек-лось, обещавший помочь, с лицом задорным и добрым?!
Сата завертелся шибче. Чудилось, что вращается не он, а вся кузня, вся долина и мир. Атын казался себе существом в глухо запечатанном турсучке тюктюйе с привязанным к крышке тяжелым камнем. Это его увлекала в темень, крутясь, как черный ытык, бешеная воронка.
– Прости, трехликий Кудай! – закричал Атын, подняв голову к стремительно удаляющемуся потолку. – Я не выдержал испытания, не смог сделать джогур счастливым! Я вызвал к жизни неживое и нарушил Круг!!!
Литые стенки воронки низвергались в невообразимую глубь туманной топи и расплывчатых весен. Огненно-белыми полосами взблескивали то ли глаза странника, то ли хоровод демонических звезд. Описывая вместе со всем мирозданием отчаянные круги, Атын в смертельном страхе кричал, и голос его тонул в страшном грохоте:
– Я поддался, Кудай! Демон искусил меня! Как мне жить с этой тайной?!
Приметив огонек в окне кузни, Тимир подумал: «Кто-то из ребят льет красную медь».
Толковник
Айма́к – род, селенье, в котором живут люди, связанные обширным родством.
Аймачный (старшина) – глава аймака.
Ала́с – луговая низина в обрамлении тайги, обычно с озером, удобная для поселения, сенокоса, проведения праздников и собраний.
Ал-Куду́к – мировое дерево Матерь Листвень, ось Вселенной.
Аранга́с – могильный помост с колодой – «колыбелью» покойника.
