Собака отвернулась и фыркнула: в ноздри ударил едкий дух выплавленной окалины. Как бы ни хотелось Берё, хозяйка направилась в сторону железного ряда и уже сама тянула упирающегося пса за собой.
Звенел и гудел булат, шумно вздыхали мехи. Ноги кователей безостановочно двигались – «шагали» на затянутых кожей горлышках низких толстостенных горшков. Попеременно поднимали кожу ремни, в сопла нагнетался воздух, и получалось непрерывное поддувало. Жарко пылали открытые горны. На переносных наковальнях стучали-постукивали одноручные молотки. Поскрипывая стягивающими кольцами, узкие клещи переворачивали заготовки.
С железом имеют дело только мужчины, поэтому жены кузнецов мужьям не помогали, но и не бездельничали – хватало обменной работы. Выбор готовой утвари был немал. За медными накладками седельных лук возвышались обычные и охотничьи плоские котлы, россыпь домашней всячины окружала плотницкие инструменты.
Одулларские женщины торговали серебряными наглазниками. Такие вещицы защищают зрение от блеска снега и солнца. Шаманы надевают наглазники во время камланий, чтобы не ослепнуть от сияния запредельных светил. Охотники берут их, собираясь в горы, где кругом бело и глазу не на чем остановиться. Люди охотно примеряли тонкие дутые пластинки с узкими прорезями, подбитые мягкой кожей. Меняться не спешили – дожить еще надо до нового снега.
Возле кузнеца Тимира застенчиво переминался с ноги на ногу молодой шаял с огромной сумой через плечо. В ней посверкивали куски очищенной руды. Большое лицо парня пунцово светилось от робости и счастья наблюдать труд великого коваля, на груди болтались связки орлиных перьев для оснастки стрел. Тимир взялся проверить шаяльское железо. Каленое до сварочного белого жара, оно уже сыпало искрами и понемногу краснело.
Эмчита приблизилась, когда кто-то причитающим голосом начал упрашивать кузнеца вырвать больной зуб. Знахарское умение управляться с зубами входило в наследное ремесло Тимира. Хомусчиты заказывали ему не только инструменты, но и серебряные насадки на зубы, чтобы о хомусы не сточились. А с десяток весен назад Тимир приладил железные зубы к челюсти старейшины тонготов. Тот ими, говорят, до сих пор разве что мослы в крошево не мельчит.
К скрежету железа примешался тонкий звон бубенцов – еще кто-то подошел. Голос у этого человека был мягкий, приятный. Говорил на языке саха, но особенности выговора указывали на принадлежность к народу ньгамендри:
– Можно ли сработать две двадцатки железных подвесок так, чтобы они были одновременно броней?
Эмчита смекнула: молодой шаман ищет кузнеца девятого колена. Дерзок и смел, если не таясь задает опасные вопросы.
– Мое мастерство не столь высоко, – буркнул Тимир и, вытерев руки о штаны, взял щипцы для мелкого отлива. – Ну, открывай рот, – велел страдальцу с больным зубом.
* * *
У кузнецов орхо торговля шла ни шатко ни валко. Им, непривычным к праздности, быстро надоело без особого толку торчать на солнцепеке. Оставив проводника приглядывать за товаром, прогуливались по кузнечному ряду, со сдержанным интересом наблюдали за чужой работой. Проводник честно отрабатывал плату – отгонял от гляделец гримасничающую детвору.
Проходя мимо, старейшина Силис всмотрелся в туманное отражение на глянцевой бронзе, то ли полированной, то ли навощенной чем-то. В голове всплыл голос отца: «…секрет изготовления чуда из чудес – прозрачной посуды и отражающих пластин, вырубленных из воды. Из необыкновенной воды – застывшей без холода». В бывальщине, рассказанной когда-то отцом, бесхозную укладку с украшениями прихватил на базаре бесчестный нельгезид. Драгоценности, зараженные смертельной болезнью, стали причиной гибели не только его самого, но и целого городка… Выходит, никто в ближних краях так и не выведал, как делать застывающую без помощи холода воду. Силис убедился, что кузнецы орхо точно не владеют чудесным секретом.
Зато нельгезиды привезли давно не виданный кытатский шелк. Несколько свертков тончайшего полотна струились с прилавков маслянистыми воздушными волнами. У Силиса дыхание перехватило от сказочной красоты травяных узоров. Девицы и молодайки, ахая, толпились вокруг.
– Что просишь за кусок на платье? – спросила торговца одна из девушек, перебирая пальцами прохладное крыло шелка. Силис узнал Олджуну. Вспомнил, как Эдэринка говорила, что замуж приемная дочь Хорсуна почему-то не торопится.
– Две двадцатки соболей… э-э, так и быть, на пяток меньше, – любуясь красавицей, заулыбался нельгезид. – Таких же темных, как твои брови. Станешь брать – договоримся.
– А за эту рухлядь отдашь? – осведомился охотник, на руке которого висела огромная шкура полосатого ба́бра. Этот лютый зверь чрезвычайно редко забредал в Великий лес откуда-то издалека.
Меняла подхватил тяжелую шкуру, с видом знатока прогладил по длине. По черным и рыжим поперечным полосам пролился мягкий солнечный блеск. Торговец сбыл немало бабровых шкур с востока на запад и понимал в них. Он старался не выдать восхищения, но глаза заблестели. Недаром говорят: глаза хвалят, пальцы выбирают, а одобряет только сердце!
– За такую – да, – выдохнул и добавил поспешно: – Если еще пару-тройку собольих накинешь…
Охотники взмахивали тугими беличьими связками, придерживали ладонями пружинистые стопки белоснежных горностаевых шкурок. Торговцы пересчитывали хвосты, щупали ворс и мездру отменного меха.
Из толпы вынырнула Эмчита с поводырем – Берё увлекал ее прочь. Раздражающе навязчивые запахи издавали коробочки со смолами для умащения тела на прилавке старого нельгезида. Слепая, кажется, что-то у него выторговала.
– Наше почтение предводителю славной долины, – поклонился он Силису, отставляя в сторону красивый берестяной ларец тонготской работы. – Не желает ли уважаемый старейшина снять пробу с редкостного напитка? Бьюсь об заклад, в Великом лесу еще никто не вкушал подобного.
Вскрыв зубами коричневую печать на горлышке высокого глиняного кувшинчика, меняла выдернул деревянную пробку. Пахнуло резко и горько, как от застоявшегося в симире хмельного кумыса.
– Гляди, вот я сейчас пролью эту жидкость в огонь, и она воспламенится.
Из наклоненного над догорающим костром кувшинчика пролились прозрачные капли. По виду обыкновенная вода, они действительно вспыхнули ярким голубоватым пламенем. Ошеломленный, Силис отпрянул.
– Поистине драгоценное питье, – пропел нельгезид, заглядывая в глаза, – его не надо бояться. Его надо вкушать, наслаждаясь.
– Желудок не загорится?
– Горло обожжет немного, но вреда не будет. Волшебный напиток согреет нутро, полетит по крови веселым дыханьем. Нет для человека милее питья, чем это. Оно вселяет бодрость в тело, дарит тепло и радость. Хочу угостить тебя, досточтимый владыка именитых аймаков Элен. Выпей со мной, прошу.
Силис с опаской отпил из поднесенной чашки и не сумел сдержать кашля. Горло впрямь будто обдало огнем, аж слезы брызнули и глаза полезли на лоб.
Торговец, смеясь, похлопал старейшину по спине:
