Однако было то, в чем лица неизменно соглашались. Противоречивый, неровный в расположениях духа Кудай страстно любил свое ремесло.
Владения мастера располагались на границе миров. До первотворенья тут обитало сплошное круглое ничто. Потом тучи, затвердев, образовали землю, а земля создала воздух. Через какое-то никому не известное время земля и тучи незаметно менялись местами, перетекая из формы в форму, как плавленое железо. Да и любое здешнее вещество могло, если в этом имелась необходимость, изменять форму, плотность и цвет.
Справа в небе светило незаходящее солнце, слева – немеркнущая луна. Но сияние их, не способное пробить сумеречного дыма и пара, было слабым и расплывчатым. Между днем и ночью стремительно носилась взад-вперед безрыбная Река Мертвецов. В ее теплом правом течении плыли на Орто прибывающие души, а ледяное левое течение влекло души ушедших в запределье за Мерзлым морем.
Крутой дугой выгибался над супротивными волнами разноцветный мост. Изо дня в день рудознатцы добывали для креплений моста руду из воздушных железистых жил и сполоховые самоцветы для радужных порошков. Из года в год наново отливались и гнулись переливчатые дуги.
Три толстых медных обода обтягивали дырявый холм проржавленной кузни, снаружи и изнутри усыпанной гарью и пылью. С одной стороны в холме стояла глиняная печь, с другой возвышалась гора ржавчины и окалины. В ней маялись по пояс вбитые кузнецы, не сумевшие выдержать на земле испытания джогуром. Лишь бесконечная работа спасала их от невыносимой тоски. Первый раздувал мехи, второй бил молотом, третий подколачивал, четвертый подпиливал, пятый высветлял… Кузнецы ковали цветы мастерства и помогали божественному хозяину наливать небесным огнем новые джогуры.
Один, искушенный грехом алчности, с горечью признался Атыну:
– Постигнув страшную участь, опомнился я. Проклял свой дар и себя, да было поздно. Трижды пытался вызвать Ёлю – веревка рвалась, вода выталкивала, и гасло пламя. Не смог трехликому противостоять.
По грязному лицу второго покатились слезы, когда он прошептал:
– Зависть толкнула меня к преступлению… Беги зависти, не то будешь, половинчатый, торчать тут со мною рядом!
И третий поймал за лодыжку:
– А особо гордыни бойся. Не требуй большего от богов, чем дано. Не гонись за горнею высотой…
– Ко мне подойди! Меня послушай! – умоляли кузнецы, хватая Атына за ноги.
– Будет вам мальчонке врать. Разгалделись, песья рать! – прикрикнул крылатый дух клещей. Его стройное человечье тело увенчивала птичья голова. Заправленные за кожаный ободок гладкие волосы отливали медной прозеленью.
Клювы у восьми духов кузнечных инструментов были разные. У этого как клещи, у другого напоминали напилок, у третьего клювище вовсе расширялся лопатой. Птицеголовые присматривали за кузнецами, избывающими земные страсти. А еще летали за рудой и качали мехи.
Кудай ковал джогуры… О, это было великое таинство! Божественный мастер сам насыпал древесный уголь, сам вынимал накаленные заготовки из горна, сам бил-вытягивал звучным бойком звездочки-капли. Будто вкопанный, стоял у наковальни, только великанские руки мелькали да слышался медно-рдяный звон. И еще ярче пылало никогда не затухающее горнило, еще сильнее раздувались, нагоняя жар в сопло, никогда не опадающие мехи.
Правое лицо заботилось:
– В этот дар добавьте, кузнецы, из рассвета огненной пыльцы…
Руки Кудая хлопотали уже над другим джогуром, и Среднее лицо восторгалось:
– Ах, какая в даре глубина, глянь-ка, так и светится до дна!
– Окись пахнет зельем чересчур, – морщило нос Левое. – Видно, это знахаря джогур…
Нежно и бережно управлялся великан со светлячками джогуров.
Однажды в капле пота, упавшей с одного из носов Кудая, чуть не захлебнулся джогур будущего прорицателя. Мастер всполошился и едва не наделал воплем пыльную бурю.
– Что ты ходишь вперевалку, как медведь? – прогромыхала, срывая зло на Атыне, Левая рожа. – Мог бы мне от пота ли́ца утереть!
Правое заступилось:
– Если лошадь есть – то закажи седло, если лодка есть – то выстругай весло…
– Если время к наставленью подошло – покажи, что значат труд и ремесло! – радостно завершило Среднее лицо.
И началось обучение. Атын быстро перенимал науку накаливать и размягчать железо. Вскоре оно стало податливо слипаться под его молотом при солнечном сварном жаре, разбрасывающем веселые искры. Мальчика научили вытягивать, сгибать и расплющивать горячие железные куски. Теперь он, следя за узорами прожилок, легко повторял след, чтобы живые волокна не давали усадки и не припухали в проковке.
Много премудростей ремесла изведал и опробовал Атын, прежде чем божественный мастер провозгласил Правым лицом:
– Две судьбы в тебе схлестнулись вперекрест. Дважды сгинул ты – и дважды ты воскрес.
– В третий раз твоя шаманская руда передаст тебя Жабыну навсегда, – ухмыльнулось Левое, за что-то невзлюбившее Атына. Хотело еще что-то добавить, но получило по скуле кулачищем Кудая и заткнулось.
– Пусть в руках твоих земной бушует сок, а в душе небесный вырастет цветок! – пожелало Среднее, и глаза его заслезились от умиления.
– Посвящен ты, и теперь кузнечный Круг постигать начнешь у времени из рук, – предупредило Правое.
– Скажи, что за стук слышу я иногда за спиной? – спросил Атын о том, что давно его беспокоило.
– Это древних предков молоты-сердца извещают, что признали кузнеца, – объяснило Правое.
Среднее подхватило:
– Остеречь хотят, подсказкой в душу пасть, что железо ржа грызет, а сердце – страсть.
Атын опустил глаза:
– Если мое сердце не выдержит твоих искушений страстями, я вернусь сюда, как мастера-кузнецы, вбитые в гору?
– Непременно! – отчеканило Левое лицо, и в злющих глазах его отразилось пламя горна.
– Искушений? А каких? – смутилось Среднее.
Правое вздохнуло:
– Люди думают – я искушаю их… Но ведь я – ваятель, а не бес, мой огонь в горниле чист, как жар небес! Я лишь мастер и дары всегда ковал, – Правое лицо покосилось на Левое, – кто бы там чего дурного ни болтал!
Среднее пояснило:
– Доброй волей кузнецы сюда идут.
– Почему?!
Кудай пожал плечом.
– Мнят, что заново их здесь перекуют… Только зря: что съела ржавая вода, перековке не дается никогда. Все, что сделать я для грешников сумел – это груды разгрести позорных дел. Но и мне сей воз окалины и ржи подчистую в целом веке не изжить! Я спасаю злополучных кузнецов тем, что вечность отвечать за них готов, и держу лишь потому, что до сих пор их джогуры тихо бьются мне в укор. А иначе душ печальный караван прямиком бы в топи двинулся Джайан!
