Захотелось взойти с ними на Каменный Палец. В конце концов, священный утес принадлежит не ему одному… Жрец прикусил язык, не понимая собственных порывов. Он ощущал, что, старый и умудренный веснами, не властен над этими маленькими людьми. Рядом с ними взыграло и возликовало его далекое детство, словно желая добрать, пережить, прочувствовать то, чего было лишено. Сандал помнил себя в малых веснах, полных непосильного труда… Но, выходит, только помнил, а не знал! Он и теперь не мог постичь сегодняшнюю свою душу.
– О чем ты думаешь? – донесся до него приглушенный голосок переставшего стесняться Билэра.
– О звездах, – мешкая, пробормотал жрец.
– Я знаю загадку о звездах, – сказал мальчик. – Белые цветы по ночам распускаются, а к утру увядают. Старик Кытанах говорит, что есть звезды, любящие ветер. А есть такие, которым нравится снег. Они движутся по Кругу, как солнце и луна, и нагоняют зиму и лето. Среди звезд у людей водятся враги и друзья.
– Это так, – вздохнул Сандал. – А еще звезды предупреждают людей о несчастьях, грозящих Орто. Для того чтобы беда не случилась, каждому человеку надо побороть свои недостатки. В нас, как в небе, тоже живут враги и друзья. Алчность воюет с щедростью, искренность – с ложью… В сердце человека – в середке, из которой исходят корни памяти и гнездятся поводья Сюра, ведут бой разные чувства.
– В середине, как на Орто между Верхним и Нижним мирами?
– Да, как на Орто.
– Белый Верхний мир дает рождение, черный Нижний – смерть… А Орто?
– Разноцветная Орто между ними есть жизнь.
– Люди живут между добрыми богами и злыми духами, – принялся рассуждать Билэр. – Богам без нас неинтересно. Кто станет хвалить их и угощать? Духи же существуют затем, чтобы помогать или вредить. Без них людям скучно. Боги, люди, духи – все нуждаются друг в друге.
Если бы эти святотатственные слова вылетели из уст взрослого человека, Сандал быстро осадил бы крамольника. Но тут говорило наивное дитя, невежественное в своих мыслях, поэтому жрец сказал:
– Белый Творец – вот кто истинно велик над всеми в мирах и не нуждается ни в ком.
Дочь старейшины тотчас же спросила:
– Разве это хорошо?
Сандал растерялся, тщась найти исчерпывающий ответ.
– Творец одинок? – подхватила Илинэ.
– Нет, ведь Он создал богов, звезды, Землю, всех нас, – запутался Сандал. – Он смотрит на нас, чувствует каждого… любит…
Вопросы странных чад приводили его в изумление и оторопь. Взрослые не пытали ни о чем подобном. Жрец со стыдом подумал, что не знает ответа. А еще впервые пришло на ум, что Белый Творец, может быть, совсем не такой, каким он Его себе представляет.
– Чувствует и любит – это хорошо, – кивнул Болот. – Значит, похож на человека.
– А какое из чувств самое плохое? – спросил Билэр.
– Думаю, алчность, – Сандал пригладил встрепанную макушку мальчика. – Алчный человек не замечает, как еда и вещи понемногу захватывают власть над ним, потому что видит мир животом.
– А умный как видит?
– Головой.
– А добрый – сердцем?
– Да.
Вопрос задала Илинэ. Коротко глянув на нее, Сандал сник, подавленный неожиданной мыслью.
Заурядное желание простого человека иметь много вещей ничто перед жаждой власти. Под ее тонким покровом кроется куда замысловатее алчность. Недаром говорят, что пестрота птицы – снаружи, а человека – внутри.
Билэр потеребил за рукав. Спохватившись, Сандал постарался вернуться к устойчивым мыслям. Не время разбираться в себе.
– Расскажи о том, что сказали тебе вчера звезды, – попросил мальчик.
Домм третьего вечера. Орлиная месть
Спускаясь с горы, Олджуна увидела кое-что интересное. Главный жрец, укрывшись за большим деревом у Травянистого озера, подглядывал за стреляющими из луков детьми. Тогда и она бесшумно приблизилась к ним, хоронясь за кустами.
Сандал почти слился с белой корой березы. Жрецы всегда одеты в белое. Будто малые дети, еще не прошедшие Посвящение в люди у священного огня на празднике Новой весны. Наверное, озаренным мнится, что белый цвет подчеркивает их праведность… Смешно!
Олджуна не верила жрецам, как не доверял им Хорсун. Она прекрасно помнила железные пальцы мерзкого старика на своем ухе, когда он поймал ее в запретном жреческом околотке. Пускай Сандал пускает пыль в глаза выжившим из ума старухам и глупым недоросткам. Других не обманешь внешней белизной. Разве безгрешные люди подслушивают чужие разговоры, хотя бы и детские?
В небе гоготнули гуси и прервали презрительные размышления Олджуны. Птицы летели красиво и громко, оставляя за собой теплый ветер и смутную печаль. Плавно снизились и опустились на озеро за еловым распадком, где выводили птенцов. И почти тут же под облаками показались беркуты! Знакомцы со слетком…
Орлы тихо закружились над Травянистым, кого-то высматривая на берегу. Олджуне ли не знать – кого… Но страшно не было. Ловко спряталась в густых кустах, не видно ни сбоку, ни сверху.
…Лето Олджуны проходило под знаками тройного круга: барлор, волки, орлы. И снова – орлы, волки, барлор. Барро был наваждением, сладким угаром, желанным безумием. Вдвоем они, обнявшись, носились, бродили, спали в лесу, как молодые красивые звери, дышали потрескивающим от зноя и ветра смолистым воздухом. Им было хорошо. Потом барлор исчезал без прощания, незаметно и резко. Кажется, только что тут сидел, еще примятые былинки не успели распрямиться, а человека уже не видно нигде.
Всякий раз Олджуна чувствовала себя отчаянно одинокой, осиротевшей, покинутой навсегда. Чудилось, что Барро нет, не было в помине. Ведь невероятно, что стража не ведает о разбойнике, что приблудился к урочищам Элен едва ли не на два лунных осуохая.
Иногда Олджуна удивлялась себе словно со стороны: ветром, что ли, желтоглазый морок ей принесло из-за Хорсуновой нелюбви? Но тотчас же ярко и живо всплывали в памяти глаза Барро, полные золотого огня, наклон высоко посаженной головы и шепот, щекочущий ухо: «Олджуна, Олджуна!» Он выучился произносить ее имя правильно. А больше так ничего и не говорил на языке саха.
С тех пор как она начала встречаться с барлором, будущее представлялось расплывчато. Даже близкое завтра, не загадывая наперед, милосердно отдалялось в туман, чтобы не загромождать голову лишними переживаниями. Олджуна жила сегодняшним днем, страшась мыслей о неизбежном уходе Барро. Предполагала, что однажды он вот так же скроется, не прощаясь, умчится в тепло своей хищной стаи. Готова была ждать его зиму, лишь бы вернулся весной…
Волков Олджуна воспринимала как дальних родничей Барро. Теперь она много знала об их жизни. Ноги ее умели плясать вьющийся волчий танец. Горло – выводить тягучие песни, которые ввергали в испуг все живое в долине. Думы о волках волновали кровь, грудь распирало гордое чувство тайного единства с ними.
