– Видно, великие новости дали тебе разгону, коль с воротами бодаешься!
Щеки расстроенной Олджуны полыхнули ало. Не нашлась с резвым ответом. Тимир спросил Хорсуна. Пояснил, что приехал проверить воинское хозяйство, пока не смерклось. Мастера торопились с починкой снаряжения, боялись опоздать с охотой. Утки нынче рано собрались с озер.
– Что ж, если нет его, с утра наведаюсь, – Тимир отвязал упряжь лошади от колышка изгороди.
– Подожди, багалык вот-вот приедет, – отважилась Олджуна. Робким жестом пригласила в юрту. Сил не было оставаться одной. Усадила негаданного гостя к столу, накрытому в ожидании хозяина. Захлопотала, подбрасывая в топку дровец, подвесила к огню горшок с жирным мясом – подогреть.
В привычных движениях отошло, успокоилось сердце. Язык развязался, бойко залопотал досужие, ни к чему не обязывающие слова о погоде, охоте, приметах, что ворожили не теплую зиму… Но образумленная голова Олджуны соображала совсем другое. Памятным ветром ворвалось в нее одно полузабытое воспоминание.
…На женке кузнеца Уране, тогда еще молодой и красивой, ловко сидела длинная нарядная доха. С черной волосяной шапки на лицо спадала тоненькая сетка от мошки. Из-за этой сетки женщина поначалу показалась Олджуне лесным духом с темным и клетчатым, как у гигантской стрекозы, лицом. Урана объяснила, что шла к отшельнику за снадобьем для ребенка и заблудилась. Олджуна вывела ее к тордоху дядьки на берегу Диринга. Дома рассказала о встрече матери Кэнгисе. Матушка, поджав губы, заявила, что Урана соврала. Нет у них с кузнецом никаких детей.
Олджуна мимолетно удивилась: зачем было женщине врать? И тут же забыла. А спустя какое-то время подслушала разговор взрослых о том, что Урана после долгих бесплодных весен опросталась первенцем. Ради обмана бесов новорожденного будто бы отдали многодетной Лахсе на прикорм за целый котлище мяса…
После Олджуна не раз видела кузнечиху на праздниках и сходах. В этом году встречала в Эрги-Эн. Не обратила бы внимания на подурневшую, подержанную годами кузнечиху, не сияй в ее ушах небывало красивые серебряные серьги с синими звездчатыми бусинами. Подобные, но куда хуже и мельче, были и у других эленских молодок.
Олджуна давно мечтала о серьгах с небесными каплями-камушками. Все не решалась подступить к Хорсуну с просьбой, чтобы он заказал их Тимиру. Ах, как бы чудесно подошли такие серьги к воздушному платью из дорогого синего шелка, выменянного у нельгезидов в Эрги-Эн за полторы двадцатки отборных собольих шкурок!
Вовсе уже не пригожа, как раньше, была Урана, солгавшая когда-то об еще не рожденном ребенке. А в степенном Тимире мужская привлекательность сохранилась в полной мере. Зрелые весны припорошили виски белым инеем, но статью и могучим ростом кузнец не уступал багалыку. Руки, все в мелких ожогах, на вид были даже крупнее и крепче, чем у Хорсуна. Ни кувалду из мощных пальцев не упустят, ни стан мимолетной зазнобушки на кумысных гуляньях… Темные глаза прямы и простосердечны, но блестят весело, с искристым задором в наметанном на женщин прищуре. Ничего общего с бесхитростными глазами барлора, в которых действие отражается прежде того, чем он его совершит.
Олджуна внезапно подумала: а что ей до желтоглазого Барро? Пора наконец о себе подумать. Не станет же от весны к весне ждать волчьего ветра! Вот если б такой видный мужчина, как этот богач и красавец Тимир, посватался вдруг, она бы, может, не отказала. Жена его стара и невзрачна, а кузнец в самой силе, и ему нужны новые дети…
Невзначай приголубив в себе безудержную мечту, Олджуна погрузилась в нее с головой, будто в водоворот. Позабыла о покаянных метаниях. Бросила на Тимира выразительный взгляд и радостно отметила, как он встрепенулся и окинул ее недоверчивым взором: али померещилось, что хозяйка дарит бо́льшим вниманием, нежели того заслуживает обычный гость? А она уже поворотилась к посудной полке за понадобившейся зачем-то глиняной мисой.
Мелкие женские уловки были прекрасно известны Олджуне с малых весен. Нарочно чуть привстала ногой на перекладину скамьи, будто ей трудно добраться до высокой полки. Пусть полюбуется коваль, знаток красоты, гибкой точеной спиной, чоронными бедрами и сильными округлыми икрами, мелькающими из-под опушенного бобровым мехом подола! Хорошо, что переоделась в это нарядное платье вместо запачканного землей в слежке за хитрым Сандалом, смолой в беге к гусиному озеру…
Кто сказал, что младшей жене не заступить главное место в мужском переменчивом сердце вместо первой супружницы, обветшалой и вряд ли еще пригодной рожать? Кроме долгожданных детей, молодая, здоровая баджа способна подарить стареющему человеку-мужчине подзабытую телесную радость, дать свежий приток вдохновения мастерству! Любимая женщина именитого кузнеца могла бы иметь такие красивые серьги, каких нет ни у кого в Элен и Великом лесу-тайге!
Достав мису, Олджуна соблазнительно развернулась приподнятой грудью и поймала возгоревшийся вожделением взгляд Тимира. Он поспешно отвел глаза. Она сделала вид, что ничего не заметила. Ни разу так не смотрел на нее Хорсун. За все десять весен не примечал в ней буйно расцветающей женской прелести. А барлор… Ой, да полно! Барро скоро унесется к своему волчьему гнезду. Через год, верно, и не вспомнит о сорванном мимоходом эленском цветке… У Олджуны невольно занялось дыхание и щеки запунцовели.
– Э-э, быстро выросла ты, – протянул Тимир. – Невестой стала. А я ведь помню тебя совсем девчонкой.
– Ох уж, невестой, – потупилась Олджуна. – Никто не сватается ко мне. Пока дождусь жениха, люди назовут перестаркой. Да и дождусь ли? Все боятся Хорсуна. Не отдаст же меня за кого попало.
– Ну, если напрочь будет пусто с женихами, мне шепни. Я найду достойного парня среди моих мастеров, – засмеялся Тимир, подмигнув с запалом. – Не откажет багалык, если приду просить твоей руки для хорошего человека!
Только хотела Олджуна ответить смелою шуткой, что если ей ждать сватов, то от лучшего из мастеров, как узрела в окне расседланного Аргыса. Подосадовала: не вовремя Хорсун явился. Прервал разговор с гостем на самом интересном месте.
Тимир тоже увидел хозяйского коня. Выбрался из-за стола встретить багалыка. Олджуна с лучистой улыбкой открыла дверь. Выбежала… и словно налетела на невидимую преграду.
За изгородью, объясняя что-то Хорсуну жестами, стоял барлор. Оба они повернули головы к Олджуне. Барро смотрел на нее мгновенье, затем перевел взгляд на кузнеца. Этого было достаточно, чтобы она поняла – случилось непоправимое. Гневом, болью и сокрушающим презрением сверкнули волчьи глаза. Олджуна увидела в руках у багалыка убитого орленка и помертвела от страха. В спине птенца торчало можжевеловое древко, оснащенное, как нарочно, орлиным пером…
Кивнув багалыку, барлор резко развернул чалого и канул в лесу. Будто не за деревьями скрылся, а провалился в пропасть. Хорсун озадаченно погодил у ворот. Тимир, подойдя, воскликнул:
– Ох, беда! Кто же посмел поднять руку на твоего родича?
Лицо багалыка, когда он глянул на приемную дочь, побледнело от ярости. Желваки на скулах заходили ходуном, двигая белый шрам-зигзаг.
