– Мне сложно думать об искренности незнакомца, – уклончиво произнесла Модун и понизила голос, но Олджуна услышала. Женщина говорила о ней. – Помнишь, как твой пернатый родич поранил когда-то Олджуну?
– Не хочешь же ты сказать, что это она? – резко вопросил Хорсун.
– Нет, конечно. Но Олджуна иногда пугает меня. Нрав у твоей воспитанницы… недобрый. Почему ты не выдаешь ее замуж?
– Не сватаются больше, – буркнул багалык.
– Завтра надо схоронить твоего меньшого орлиного брата со всеми почестями, – озаботилась Модун. – Утром сруби для него арангас в лесу. Быгдай поможет замолвить слово перед высшими. Упросишь душу родича не держать зла на людей, хорошие поминки справим. Завтра же с утра обследуем берег Травянистого. Невинный лес не умеет скрывать преступления.
Дальше Олджуна не стала слушать.
* * *
Она быстро шла по лесной тропе, на ходу туго переплетая косу…
Дошлые ботуры найдут укром в кустах, отыщут заметки, о каких и не догадаешься! Нужно все до мелочей просмотреть, все следы уничтожить. Волосы могли за кусты зацепиться, к смоле прилипнуть на еловых стволах… Как в сумерках углядеть? Летела-то с луком не помня себя, напролом продиралась сквозь ерник и шиповниковые кусты. Точно ужаленная оводами телушка скакала, мало глаза ветками не побило. Не мудрено, что барлор заметил с горы!
Не к ней ли в гневе нагрянул Барро в заставу и, случайно столкнувшись у ворот с багалыком, изменил намерение выяснить все до конца? Да тут еще она сунулась в дверь с дурацкой улыбкой… И Тимир с масляно блестящими глазами выглянул сзади! Олджуна застонала от бессилия повернуть время вспять.
В лесу стремительно темнело. Ну, ничего, следы пока ясны, стереть и присыпать их землею зрения достанет. Оно у Олджуны, как у барлора, звериное… Хорсуну придется соврать, будто ходила к подружке, да загостилась. Едва ли вздумает допытываться. А ежели что, подружку можно предупредить. Сочинить ей о свидании с кем-нибудь из воинов. Поверит, не выдаст.
Чуть ниже того места, где Сандал беседовал с ребятами, в траве валялся увядший венок из одуванчиков. Олджуну осенила спасительная мысль. Управилась со следами, раскидав на пути к гусиному озеру несколько выдранных из венка цветов. Два одуванчика бросила на кусты примерно на уровне головы Илинэ. Пусть завтра потрудит мозги воительница, кто здесь пробежал!
Ах, какой же змеищей оказалась Модун! Олджуне вспомнился ее когда-то вскользь кинутый неприязненный взгляд. Но она и предположить не могла, что женщина, которая представлялась справедливой и славной, вдруг начнет поносить воспитанницу багалыка, подговаривать его избавиться от недобронравной, замуж поскорее выгнать! Корчит из себя суровую боевую бабу, а сама, видать, решила заграбастать воеводу, залучить скорбящего о покойной жене в свой вдовий дом!..
Олджуна присела на пригорок передохнуть от навалившейся злости и беготни. Вокруг густела темень. Небо над раскоряченными лапами деревьев светилось холодно и отстраненно. Луна выставила острые рога, неведомо кому угрожая. Звезды блестели как иней на черной тропе.
Подобрав колени к груди, Олджуна смотрела на высокомерные звезды и задиристую луну. Смотрела бездумно… и вдруг пронзительная мысль словно отточенным рогом поддела, облила кровью сердце.
Так вот как орлы ей отомстили! Отлучение от нее Барро – можно ли было придумать что-либо беспощаднее? Олджуна больше не прижмется к груди человека, пахнущего лесом и солнцем… Она его уже никогда не увидит. А ведь надеялась, что барлор позовет с собой! Нет, даже не так: силком усадит ее на чалого впереди себя и верный конь унесет их в дремучую глушь, в далекое волчье логово. Спустя три весны, как положено по обычаю, вернулись бы в Элен с подарками – поклониться приемному отцу Олджуны, мужней жены. Она знала: Хорсун хорошо бы их принял. Барро не виноват в разбойных делах своего беспутного рода. Разве один человек – ответчик за целое племя, и не пора ли людям Великого леса жить мирно со всеми, кто его разделяет?
Еще сегодня днем она нежила грезы вприглядку. Не позволяла им подступать близко из страха, что они не сбудутся так же, как не сбылась ни одна мечта. Суеверно отодвигала их в сторону на завтра, на завтра… А «завтра» опять обмануло. Барлор увез с собой ее последнюю девичью весну и первое пылкое лето.
Закинув голову, Олджуна взвыла высоким тоскливым голосом, будто волчица, зовущая матерого.
Никто ей не ответил. Тогда она помолчала и взголосила истошно, по-бабьи, как по всей Орто издревле кричали и кричат осиротевшие женщины.
– Как мне жить без тебя?!
Слезы-мечты прощально лились по вискам, а открытые в небо глаза видели две крылатые тени, летящие к югу. Тени плыли все выше и выше, пока не слились со слабым свечением Смотрящего Эксэкю. А лучи других звезд искрились и сверкали, отражаясь в земных водах, словно в пластинах каменной воды. Свет их был потрясающе холодным и равнодушным.
Домм четвертого вечера. Время жертв
Зимние демоны понемногу брали верх. Великий лес-тайга впадал в спячку, как гигантский лесной старик. В прошлом месяце коровы покинули летние пастбища. Люди провели кормилиц в просушенные и проветренные за лето хлевы через очищающий огонь. Женская часть Элен вознамерилась справить праздник Ублаготворения духов Нижнего мира. Будет нечисть довольна – даст людям без потерь превозмочь зимнюю стужу, не станет докучать голодом и коровьими болезнями. Надо напомнить жителям Джайан, что рогатый скот, вышедший на Орто из воды, им родственен. Да и о домовушках пора позаботиться. Жены, матери и сестры кузнечного околотка собрались вместе в просторной юрте Ураны.
Мужчинам на осеннем празднестве быть не положено, но в этот раз для обязательного четного числа не хватало одной женщины – семья старого коваля Балтысы́та выдала замуж младшую дочь. Пришлось вызвать мужчин и попросить их выделить кого-нибудь для правильного отправления обряда. Если человек-мужчина переоденется в женское платье, возьмет в руки черный женский дэйбир для отгона особо липучих духов и станет говорить писклявым голосом, слабые разумом бесы нипочем не догадаются, кто перед ними.
Какому мужчине хочется изображать из себя бабу, пусть хоть для обмана духов? Не избежать после лукавых насмешек! Кузнецы без разговоров выпихнули самого молодого, плавильщика Кири́ка, а когда он попытался сбежать, поймали и сунули под нос дюжие кулаки:
– Что, безголовый, недобра нам всем желаешь?
Женщины с хохотом содрали с отбивающегося парня одежку. Принялись мыть-тереть испачканные в угле лицо и руки, полоскать со щелоком грязные волосы, вить косы, вплетая в них яркие бусины. Натянули чье-то старое платье, привязали к груди две шапки, щеки докрасна исщипали… Девица получилась на загляденье!
Несчастный Кирик едва не плакал, согнувшись от стыда и прикрывая лицо втиснутым в руки черным дэйбирем. Бессовестные кузнецы, потешаясь, похаживали вокруг:
– Ох и тугая грудь у тебя – глаз не оторвать, да и сама ты, красотка писаная, статью в коновязь вышла!
