Неожиданно казавшаяся спящей Злата приподнялась, отбросила копну волос себе за спину и, осторожно проведя пальцем по шраму, наискось пересекавшему грудь воеводы, тихо спросила:
– Я смотрю, ты такой укатистый
[55], а тут… Откуда это?
– Так я же на Украинской войне был, – вздохнул воевода и пояснил: – Поляк в схватке саблей достал, да так, что потом еле выцарапался…
– Ах, ты ж мой бедненький… – нежно прошептала Злата, крутнув головой, сбросила с плеч свои роскошные волосы и, низко склонившись, спрятала в них голову Епанчина.
Теперь воевода видел всё вроде как через золотистую сетку и, почему-то забеспокоившись, отстранился.
– Скажи, а ты сама из каких мест будешь?
– А из тех, что ты сейчас вспоминал, – улыбнулась Злата.
– Но сюда-то как попала?.. – Воеводе вдруг показалось, что девушку ему просто зачем-то подсунули иноземцы.
Внезапное беспокойство усилилось, и Епанчин, словно стараясь угадать, так ли это, подозрительно посмотрел на неё, однако Злата, женским чутьём уловив, что именно сейчас тревожит воеводу, негромко сказала:
– Успокойся, никто мне, кроме тебя самого, не нужен.
– А купчишки твои, коим ты песенки спеваешь, они-то как? – Епанчин и сам не заметил, как у него вдруг выскочило украинское словечко.
– Это с Немецкого подворья, что ли?.. – В уголках рта у Златы неожиданно сами собой возникли горькие складки. – Так они, как ты сказал, купчишки и есть, да ещё капитаны их неотёсанные…
Воеводе хотел узнать больше, но сейчас он спросил самое для него главное:
– Скажи, а если бы мы с тобой там встретились?.. – Епанчин, вроде как указывая куда-то далеко, сделал плавный жест. – Тогда как бы было?
Поняв, что он имеет в виду Украину, Злата ласково улыбнулась.
– А так же точно и было б. Я же как тебя там во дворе у того купца увидела, так сразу себе всё и уяснила.
– Отчего так? – не понял Епанчин.
– Так ты же другой совсем, не такой, как те…
Горькая складка на лице Златы исчезла, наклонившись ещё ниже, она сама поцеловала Епанчина, и тогда воевода, почувствовав новый прилив мужской силы, властно притянул девушку к себе…
* * *
– Год дэм!
[56] – по-английски выругался капитан Олаф Нильсен и опустил подзорную трубу.
Какое-то время он тупо смотрел на сузившееся разводье, через которое уже не мог проплыть флейт, а потом, задрав голову, зычно крикнул матросу, сидевшему в «вороньем гнезде»
[57].
– Э-э-эй!.. Ну что там?
– Лёд, гере капитан, сплошной лёд, – донеслось сверху, и Олаф Нильсен ещё раз шёпотом выругался.
Теперь стало совершенно ясно, что дальше пройти нельзя, и, решая, как поступить, Нильсен опять начал было пристально вглядываться в простёршийся до самого горизонта лёд, но тут его внимание отвлёк стоявший рядом с ним помощник:
– Гере капитан, сейчас штиль, но если подует ветер, то нас наверняка зажмёт между льдинами…
– Это верно, – поддержал его бывший тут же кормчий.
– Пожалуй, так… – согласился с ними капитан и, перегнувшись через резную балюстраду, ограждавшую высокую кормовую надстройку, крикнул вниз, на палубу: – Боцмана сюда!
Ждать долго не пришлось, и почти сразу, бегом поднявшийся по лестнице на корму боцман встал перед капитаном:
– Я здесь…
– Паруса убрать, все шлюпки спустить, корабль зачалить с кормы и буксировать на открытую воду, – жёстко приказал боцману Нильсен.
– Так далеко же… – возразил помощник.
– А как иначе? Под парусами мы из этой щели не выберемся, – сердито фыркнул Нильсен.
– А ведь поначалу казалось, легко пройдём, – вздохнул кормчий. – А оно вон как оборачивается…
Кормчий говорил это явно в укор Нильсену, который приказал вести флейт через разводье, и капитан недовольно сморщившись, кинул чего-то ещё ждавшему боцману.
– Выполнять!
Боцман рьяно метнулся к лестнице, и на палубе началась беготня. Дружно потянув за тали, матросы, подбадривая себя слаженным криком, одну за другой спустили на воду все шесть шлюпок. Потом по штормтрапам спустились сами и, разобрав вёсла, одну за другой вывели шлюпки к корме. Там, расположив их почти что веером, от каждой протянули к корме флейта пеньковый буксир и по команде боцмана все враз налегли на вёсла.
Какое-то время корабль вроде бы оставался на месте, а потом медленно начал выходить из опасной узости. Убедившись, что боцман отлично справляется, капитан, всё это время следивший за подготовкой к буксировке, отошёл от затейливо украшенного кормового фонаря и, распорядившись: «Прошу ко мне в каюту…», – начал спускаться по лестнице.
Никак не ожидавшие такого приказа кормчий с помощником переглянулись, но, так ничего и не сказав, последовали за капитаном. Когда все трое вошли в его каюту, Нильсен, глянув в наклонное окно, первым делом убедился, движется ли корабль, а потом, достав из ларца какую-то бумагу, сказал:
– Здесь у меня домыслы неких учёных мужей… Вот послушайте, – и, развернув бумагу, начал читать: – «Поскольку соляной раствор не замерзает, льдообразование в море невозможно, и следственно, если плыть не вдоль берега, а уйти дальше в океан, то вполне возможно по чистой воде землю Сибирскую обойти.
– Похоже, это далеко не так, – вздохнул кормчий.
– Совсем не так, – кивнул ему Нильсен и продолжил: – Я принял решение составить рапорт, что сие положение есть ложно. Надеюсь, вы согласны со мной и тоже поставите свои подписи.
Помощник и кормчий согласно кивнули, и тогда капитан, сложив в ларец учёную бумагу, вместо неё достал спрятанный там же свиток и, развернув его на столе, сделал приглашающий жест:
– Вот, прошу ознакомиться…
Все подошли к столу, и кормчий, увидев, что это карта, вгляделся, узнал уже частично знакомые ему очертания, внимательно прочитал все имевшиеся там надписи и поднял глаза на капитана:
– Так это же дорога на Мангазею.
– Вы не ошиблись, – усмехнулся Нильсен и твёрдо заявил: – Я имею приказ, в случае невозможности идти на восток, воспользоваться этой картой и проверить путь на московитскую Мангазею.
Все трое понимающе переглянулись. Им стало предельно ясно, что их рискованный вояж имеет не столько географическое, сколько коммерческое значение, и только кормчий деловито уточнил:
– Получится, если лёд не задержит…
– Тогда поспешим, – заключил Нильсен, потом деловито убрал карту, заглянул в окно, увидел, что кромка льда отступила уже достаточно далеко от бортов, и распорядился: – Прошу наверх…
