– Нам бы помолиться. – Разин выступил вперёд. – Всю дорогу в церкви не были…
Стражник недовольно сморщился, но потом кивнул.
– Ладно, сейчас пропустим…
За воротами послышалась возня, и одна створка медленно приоткрылась.
Оттеснив стражу, казаки, толкаясь, начали заходить и, будто невзначай, распахнули ворота. В тот же момент Разин заметил, как у смотревшего ему за спину стражника глаза от страха полезли на лоб. Он обернулся и увидел, что вся его ватага, ломая камыш, выскакивает на открытое место и мчится к воротам.
– Бойся! – закричал атаман, и в воротах началась свалка.
Стражников в воротной башне оказалось вовсе не двое, а не меньше десятка, и они так дружно навалились на безоружных разинцев, что чуть было не закрыли ворота. И тогда атаман крикнул:
– Суй перекладину под петли!..
Казакам ничего втолковывать не понадобилось. Разом выхватив из скоб брус, запиравший ворота, они воткнули его в щель между стеной и створкой. Свалка вспыхнула с новой силой, но у стражников времени уже не было. Выскочившие из камышей казаки, размахивая саблями, с боевым кличем: «Бойсь!» вломились в ворота и, раскидав стражу, помчались по улицам, пугая ничего не соображавших горожан.
Поначалу особого сопротивления не было, тем более что яицкие казаки, увидев, кто ворвался в город, зачастую сразу переходили на сторону нападавших. К тому же, если для штурма разинцев было маловато, то для уличных схваток народу хватало. Однако так продолжалось недолго.
Городские воеводы подняли стрельцов. Те встретили разинцев огненным боем, и по первости казаки откатились обратно. Но правильного строя на городских улицах организовать не вышло, и нападавшие со все сторон разинцы помалу, а потом всё сильнее начали теснить стрельцов.
Сам Разин был уже возле церкви, когда к нему подбежал запыхавшийся Ус.
– Всё!.. Наша взяла!
– Что, побили стрельцов? – Разин прислушался к затихавшим отголоскам боя.
– Не всех, – покачал головой Ус. – Сотни три и с ними воеводская челядь уходят.
– И что делать, как считаешь? – Разин глянул на Уса.
– Пускай себе идут. Нам не они, а городок нужен, – бесшабашно махнул рукой Ус и добавил: – Вот только припугнём кого надо.
– Верно, нам зимовать здесь, – согласился с ним Разин и, перекрестившись, взошёл на церковную паперть…
Вниз по течению коч шёл не в пример шибче. Вдобавок над водой всё время тянул попутный ветерок, так что поморам, рано утром отчалившим от Мангазейской пристани, вообще не было нужды браться за вёсла. Правда, случалось, что при очередном повороте реки паруса опадали, и тогда приходилось лавировать, заново ловя ветер.
Кормщик Епифан Стоумов покидал Мангазею с лёгким сердцем. Ничего, что воевода Беклемишев встретил его угрозами и чуть ли немедленной расправой. Однако слова про государево дело воеводу вразумили, а когда он узнал про идущий к Мангазее флейт, то сразу принялся действовать.
По воеводскому приказу на стенах заново ладили бойницы, затынщики ставили пищали, а пушкари, втащив на барбет
[96] орудия, приводили в порядок накатники и, время от времени выверяя прицел, палили по речному плёсу. Ядра при падении или поднимали вверх водяные столбы, или, перелетев через реку, с треском ломали сучья росших на другом берегу деревьев.
Стрельцов в городе было достаточно, и поначалу Епифан не понимал, зачем воевода поднял такую возню на стенах, но, как позже догадался кормщик, это шла пристрелка на случай, ежели по прибытии капитан Олаф Нильсен вздумает напугать горожан пушечной пальбой.
Кроме того, Беклемишев выставил сторожевые заставы, и они на речных дощаниках спустились к устью Таза, чтобы там заметить приближение флейта и немедленно донести. Так что сейчас на обратном пути Епифан знал, заставы бдят, и не опасался внезапной встречи с голландцем.
Днями, посовещавшись с Иваном Вагой, Епифан, посчитав свою задачу выполненной, принял решение возвращаться в Архангельск и сейчас, восполнив запасы и дав отдохнуть команде, уверенно вёл коч к океану в надежде проскочить устье прежде, чем там появится флейт.
На всякий случай Епифан всё-таки обосновался на носу, и едва коч обходил очередной мыс, кормщик обеспокоенно вглядывался в речной плёс, высматривая, не спешит ли ему навстречу дощаник, идущий оповещать мангазейцев. Но на реке было пусто, и Епифан, убедившись в этом, снова возвращался к своим мыслям.
Иван Вага, бывший до этого в каюте, поднялся наверх и, остановившись рядом со Стоумовым, сказал:
– А ты знаешь, чего я думаю…
– Чего? – Епифан повернулся к подкормщику.
– Купчишки-то мангазейские вроде не против того, чтоб тот флейт голландский до них заглянул.
– С чего ты такое взял? – Епифан удивлённо воззрился на товарища.
Сам Стоумов всё время в Мангазее пробыл рядом с воеводой и ни с кем из горожан как-то особо не говорил. С чего подкормщик вдруг решил такое, Епифану было непонятно, но Иван всё быстро растолковал:
– Понимаешь, крутились возле меня эти купчишки, а как про флейт, что вроде как в Мангазею идёт, прознали, напрямую стали выспрашивать, что за корабль такой и чего те иноземцы хотят.
– Ну, так чего тут такого? – пожал плечами Стоумов. – Ясное дело, им тоже интересно на иноземца посмотреть…
– Интересно, да не совсем, – убеждённо возразил Вага. – Торговлишки-то особо прибыльной теперь у них в Мангазее нету, а тут, глядишь, вдруг иноземцы, как у нас в Архангельске, торговать учнут…
– Вон оно что… – протянул Стоумов, подумав, что, пожалуй, Иван прав, но ничего сказать на этот счёт не успел.
Коч как раз обогнул очередной мыс, и стало видно, что вверх по реке навстречу им поднимается дощаник. Это могло означать только одно: люди с заставы торопятся предупредить мангазейцев, и решив, что за ними где-то следом по реке идёт флейт, кормщик встревоженно крикнул:
– Убрать паруса!..
Пока поморы спешно выполняли команду, дощаник подошёл ближе, и Иван Вага, внимательно следивший за ним, удивлённо заметил:
– А они вроде никак и не торопятся…
И точно, дощаник, вместо того чтобы, не задерживаясь, спешить к Мангазее, круто завернул и подошёл прямо к борту потерявшего ход коча.
– Что там?.. – обеспокоенно спросил Епифан. – Флейт где?
– Ушли голландцы!.. – Старший на дощанике стрелецкий десятник весело махнул рукой куда-то в сторону.
– Как «ушли»? – переспросил Епифан.
– Да так, – ответил старший и, только когда дощаник ткнулся в борт коча и оба судёнышка поплыли по течению, обстоятельно пояснил: – Мы только-только к устью пришли, так голландец сразу и объявился. Шлюпки спустил, стал дно мерить и только потом в реку сунулся.
