– Ну что там у тебя? – косясь на него, недовольно буркнул Епанчин.
– Так это… Там, значит, сюда с воеводского двора человек прибежал… – сбивчиво сообщил служка.
– Зови его сюда… – махнул рукой воевода и снова заглянул в чертёж.
Там, правда, толком он ничего рассмотреть не успел, так как почти сразу к нему в сопровождении того же служки торопливо подошёл ражий парень и сдёрнул шапку. У себя на воеводском дворе Епанчин парня никогда не видел и потому удивлённо спросил:
– Ты откуда взялся?
– Фрол Матвеич прислали сказать… – парень помял шапку в руках и закончил: – Коч кормщика Стоумова, что встречь солнца ходил, возвернулся…
– Да ну?.. – изумился воевода. – И где он?
– Там, – парень махнул рукой куда-то в сторону.
– Веди, – коротко бросил Епанчин и, забыв про чертёж, поспешил вслед за парнем.
Посланец Фрола привёл воеводу к пристани. Знакомый коч и точно уже стоял у причала. Как сразу отметил про себя воевода, судёнышко основательно потрепало. Косо спущенный передний парус теперь был из ровдуги, цветная полоса по борту потускнела, и даже обшивка местами казалась измочаленной.
Сходни были спущены, но едва воевода ступил на них, как его чуть не сбил с ног сломя голову мчавшийся на пристань зуёк. Увидев, на кого он налетел, мальчишка, испуганно заморгавши, встал как вкопанный, но сердиться сейчас воевода не мог и даже позволил себе пошутить:
– Куда бежишь, помор?.. Аль прознал чего?
Увидев, что грозный воевода смеётся, зуёк не полез за словом в карман и заявил:
– А вот и прознал! Индрика-зверя там, где мы были, нету…
– Ну, раз Индрика-зверя нету, может, чего другое есть… – И, с усмешкой обойдя стоявшего столбом ошарашенного мальчишку, Епанчин поднялся на палубу, где у самых сходней воеводу ждал радостно улыбающийся Фрол.
Купец суетливо помог воеводе одолеть сходни и, отвечая на невысказанный вопрос Епанчина, как-то сожалеюще развёл руками:
– Вот, коч мой возвернулся… – будто в этом было нечто предосудительное.
Догадываясь, что с походом «встречь солнца» не всё ладно, Епанчин собрался толком расспросить Фрола, но тут к ним подошёл поднявшийся из своей каюты на палубу Епифан Стоумов. Он тоже был заметно обеспокоен, и противу правил воевода первым приветствовал кормщика:
– С благополучным прибытием…
– Благодарствую, – ответил Стоумов и с достоинством поклонился.
– Ну как поход, удачен? – сделав вид, что ничего не заметил, спросил воевода.
– Тут с какой стороны посмотреть… – Кормщик немного подумал и, неспешно вспоминая перипетии плавания, сказал: – Досель неведомый островок нашли. Подходы к нему разведали. Вот только хода по чистой воде там нет. Ледяные поля сплошняком…
– М-да… – воевода вздохнул. – Вот и капитан Нильсен то же толковал…
– Кто?.. Капитан Нильсен? – всполошился Епифан. – Он что, был тут?
– Был… Подлатался малость да и ушёл восвояси… – Епанчин вспомнил уплывшую на флейте Злату и погрустнел.
Перед глазами воеводы сам собой возник уходивший в морскую дымку корабль, и только услыхав, как наклонившийся к его уху кормщик негромко сказал:
– Государево дело! – не ожидавший такого Епанчин вздрогнул.
Воевода внимательно посмотрел на враз посуровевшего Епифана, увидел округлившиеся от страха глаза Фрола и, поняв, что на палубе, где суетились поморы, переговорить не удастся, кивнул Стоумову.
– Пошли к тебе…
Они спустились в кормовую каюту, и здесь Епанчин строго глянул на кормщика:
– Говори!
Епифан подобрался и выложил:
– Я Нильсена в море встретил.
– И что с того? – рассердился Епанчин. – Я знаю, куда он ходил.
– Нет, нет, нет, – перебил воеводу кормщик. – Он меня обманом к себе на флейт захватил, а по кочу из пушек палить начал…
– Зачем? – опешил воевода.
– Так он же, тать заморский, дорогу на Мангазею искал… – И, сбиваясь от волнения, Стоумов поведал Епанчину, как всё было…
Выслушав подробный рассказ кормщика, Епанчин сразу вспомнил вчерне уже составленный ответ Москве, касаемо пути по Студёному морю, и понял, что туда ещё надо вписать подтверждение, полученное от Епифана, добавив к нему результат путешествия Нильсена, вкупе с вновь возникшим интересом иноземцев к Мангазее, на который не так давно указывала царская грамота…
* * *
Разин сидел в своём походном шатре и думал. Разместиться в каком-нибудь из домов занятого казаками посада, где было бы не в пример удобнее, атаман не пожелал, справедливо опасаясь путаных закоулков. Он догадывался, что в его двадцатитысячном войске есть вражьи лазутчики, которые, сложись обстоятельства удачно, уж точно нападут на него.
Стояние под Симбирском и осада города затянулись. Милославский, запершийся со своими людьми в острожке, отбил четыре штурма и сейчас ждал подхода отряда Барятинского, который, отступив было к Казани, теперь собрал войска, усилился и вот-вот должен был выступить к Симбирску.
Когда это произойдёт, осаждённые только прикидывали, в то время как Разин знал точно: Барятинский уже выступил и с боями идёт на выручку. О намерениях воеводы было известно, и атаман заранее выслал казачьи отряды с целью задержать царское войско, однако сделать этого не удалось.
Первый казачий отряд, стоявший у станицы Куланги, Барятинский разбил и пошёл на Симбирск. Потом разинцы пытались остановить воеводу у реки Карлы, затем возле татарской деревни Крысадаки и под мордовской деревней Поклоуш. Все эти бои оказались для разинцев неудачными, и атаман, понимая, что Барятинский идёт на него, стал готовиться к генеральному сражению.
Сейчас, когда стало ясно, где произойдёт бой и нужные распоряжения были уже отданы, а в шатёр доносился шум поднятого казачьего стана, атаман, прикинув напоследок, всё ли он предусмотрел, поднялся. Теперь оставалось решить, где быть самому, и, думая об этом, Разин вышел наружу.
Казаки приготовились встретить царское войско в двух верстах от Симбирска у реки Свияги. Здесь поставили хорошо укрытые разинские пушки, левей моста затаилась пехота, правей – казаки, в то время как остальная конница вместе с запасным полком оставалась за рекой, чтоб не дать царским стрельцам или дворянам, ежели они вдруг прорвутся, подойти к самому городу.
В то же время, предполагая, что при первой возможности Милославский со своими людьми, открыв ворота, может внезапно ударить разинцам в тыл, атаман ещё один сильный отряд оставил у городской стены, чтобы, в случае чего, не дать царским воеводам соединиться.
Сам Разин, убеждённый, что весь ход боя надо видеть, расположился на небольшой прибрежной высотке, откуда хорошо просматривались все подходы к мосту, а его соратники, загодя собравшись здесь, уже прислушивались, не запоют ли в близлежащем леске боевые трубы идущего сюда царева войска. Однако наконец-то появившиеся на дороге стрельцы Барятинского без всяких сигналов стали разворачиваться на жнивье.
