– Будет исполнено немедля, государь, – твёрдо заверил царя Ордын-Нащокин, и тогда Алексей Михайлович, немного помолчав, глянул на Касогова:
– А ты что скажешь, генерал?
Касогов всё это время получал вести с Поволжья и, хорошо зная, что там делается, ответил без задержки:
– Князь Долгорукий повсеместно рассылает отряды против воровских шаек и держит связь с Нижним Новгородом. Правда, у Оки разинцы воровских засек понаделали, и пройти гонцам трудно.
– А что возле Новгорода, бунтовщиков собралось много? – спросил царь.
– Много, государь, – ответил Касогов и с некоторой опаской добавил: – Вроде и воровской «царевич»
[116] тоже там…
При упоминании царевича тень набежала на лицо государя. Байки Разина про то, что и царевич с ним, тревожили Алексея Михайловича. Оттого он долго молчал, прежде чем снова обратился к Касогову:
– Он говорит, – царь кивнул на «дьяка в государеве имени», – будто вор Стенька из-под Симбирска от своего войска сбежал. Как думаешь, куда?
– Не иначе как на Дон, государь, – убеждённо сказал Касогов. – По всему выходит, другой дороги, окромя городка Кагальницкого, для него нет.
– Ну, ежели он там засел, – царь испытывающе посмотрел на Касогова. – Ты, генерал, сможешь его там взять?
– Возьмём, государь. Всенепременно возьмём, – уверенно заявил Касогов и преданно посмотрел на царя…
* * *
В кабаке, что стоял недалеко от пристани, всегда было людно. Правда, как правило, возвращавшиеся издалека поморы заходили сюда весьма редко, но всяких охочих до хлебного вина порой набивалось столько, что на лавках не оставалось места, и тогда те, кому приходилось стоять, держа полные кружки в руках, тянулись к выложенной на стол снеди из-за чужих спин.
Не брезговала после изнурительного похода заходить в кабак английская или голландская матросня с приходивших за товарами купеческих галеонов, специально для них была чистая половина, куда, строго следивший за этим целовальник всяких оборванцев не допускал.
Обычные же завсегдатаи, получив вожделенный штоф, отправлялись в дальний угол, где на длинных столах с лавками по обе стороны, среди прочих объедков валялись оставленные пьянчужками рыбьи головы, которые другие жаждущие, усаживаясь выпить, без всяких сбрасывали на пол.
В самом кабаке из-за подслеповатых слюдяных окошек было темновато и, чтоб всех видеть, целовальник постоянно жёг висевшие на стенах толстые корабельные свечи, а для себя у стойки держал светец с обычной лучиной, за которой, меняя её по мере надобности, следил кабацкий служка.
Никишка, доверенный человек Фрола и конфидент воеводы, забрёл в этот кабак случайно. После отъезда Златы парень ходил как потерянный. Дело в том, что ему почему-то очень уж нравилось её пение, да и к самой золотоволосой девушке он был тоже неравнодушен.
Бывало, когда, оставаясь на Немецком дворе, Злата пела для заморских негоциантов, Никишка прятался где-нибудь рядом и слушал. Причём тогда у него возникало удивительное настроение, и ему казалось, что вместе с чудной мелодией он уплывает куда-то в сладкую даль. И вот теперь всё это стало невозможным…
Очутившись в кабаке, куда ноги вроде как сами занесли его, Никишка взял целый штоф хлебного вина, пяток пирогов с рыбой на закуску и присел к самому краю стола, где было посвободнее. Хватив сразу полкружки и закусив, Никишка уставился на пелену табачного дыма, висевшую над дальним столом, за которым сидели покуривавшие свои трубки иноземцы.
Вино ударило в голову, и Никишке показалось, что через эту серую пелену проступает такое милое лицо Златы. На парня накатила сладкая грусть, и вдруг кто-то, плюхнувшись по соседству на лавку, сначала что-то неразборчиво бормотал, а потом довольно внятно выговорил:
– Вот, подишь ты, не дали…
Никишка повернул голову, увидел пристроившегося рядом забулдыгу, не сводившего глаз со стоявшего на столе штофа и сердито спросил:
– Ты чего тут талдычишь, гугнивый
[117]?
Рука забулдыги потянулась к штофу, и заплетающимся языком он сказал:
– Я богоугодное дело сделал, а они обещали – и ничего… Не дали – и всё…
– Какое ещё богоугодное? – Никишка отодвинул штоф дальше.
– Нальёшь страдальцу от щедрот своих, скажу… – Желая как можно скорей заполучить желанную выпивку, пьяница скорчил умильную рожу.
– Ну, говори. – Никишка плеснул самую малость в торопливо подставленную кружку.
Пьянчужка жадно выпил вино и, снова подставляя кружку, вдруг заявил:
– Показали мне хорошие люди одну лютеранскую девку беспутную, сказали милостивцы, чтоб нечестивицу ножом пырнул, я и пырнул…
– Не с Иноземного ли двора девка? – сердце у Никишки ухнуло.
– С него, благодетель, с него… Только она, подлая, кады отбивалась, мне чуть глаз не вышибла, а мне через то ещё и денег жалеют…
Едва осознав, что перед ним оказался тот самый злодей, который пытался убить Злату, Никишка внезапно почувствовал закипающую где-то глубоко внутри злобу и, еле сдерживая себя, спросил:
– С чего это тебя, шпынь ненадобный, на такие богоугодные дела потянуло?
– Я ж говорю тебе, хорошие люди, спасибо им, надоумили… Большие… Ой какие большие… – пьянчужка помотал головой и, что-то бессвязно бормоча, вновь потянулся через весь стол за далеко отставленным штофом.
– Кто?.. Кто те хорошие люди? – Никишка схватил пьянчужку за руку. – Скажешь, целую кружку налью…
Видимо, в голосе парня было что-то такое, что заставило пьянчужку вроде как протрезветь и испуганно глянуть на Никишку. В глазах забулдыги промелькнул неприкрытый страх, и он, с неожиданной силой вырвав руку, сначала отодвинулся дальше, а потом и вовсе кинулся вон из кабака.
Никишка тут же сорвался с места и бросился за ним. Увидев, что злодей побежал в сторону пристани, парень, укорачивая путь, проскочил между амбарами и как раз тогда, когда пьянчужка уже не бежал, а торопливо шёл вихляющим шагом, Никишка неожиданно вылетел ему навстречу.
Никак не ожидавший такой долгой погони злодейский пьянчужка затоптался на месте, и Никишка, подойдя ближе, угрожающе рыкнул:
– Говори, кто послал, не то удавлю…
– Удавишь?.. Ты?.. Да я ж тебя… – зло прошипел забулдыга и, медленно отступая назад, к самому краю пристани, выхватил засапожный нож.
– Ах, ты ж… – Не помня себя, Никишка кинулся на злодея, а тот, начавши было тыкать перед собой ножом, попятился и вдруг нелепо взмахнул руками.
