Гуго жил в прелестной горной долине, где журчал чистый ручей с очень вкусной водой. Удивительно, но Отшельник очень обрадовался, когда у него появился напарник. Наверное, причиной превращения бирюка в более-менее дружелюбного человека послужило то, что он спас Тимка от верной гибели; а тот и впрямь выглядел как дохлая рыба, выброшенная штормом на берег. Гуго Бланшар был очень набожным и, скорее всего, отшельничеством замаливал какие-то провинности перед людьми. Поэтому спасение человека было для него сродни церковному отпущению грехов.
Несмотря на то что Отшельник жил в глубине острова, время от времени на него нападала блажь, особенно когда наступали ненастные дни и начинались шторма, – Гуго приходил к морю, где давно облюбовал высокий скалистый мыс, и подолгу созерцал бушующие волны. Казалось, он чего-то или кого-то ждет. Это впечатление усиливалось тем, что буканьер не просто расслабленно сидел, а пристально вглядывался вдаль. В такие моменты, как Тимко однажды убедился, к Гуго Бланшару лучше не подходить. Он мгновенно свирепел и готов был убить любого, кто покусится на его одиночество.
Сидя на вершине голой скалы в облаке водяной пыли на фоне мрачного, почти черного неба, Гуго выглядел демоном, которого изгнали из преисподней. Резко очерченный профиль с большим крючковатым носом, длинные, развевающиеся на ветру волосы, смуглое, как у индейца, лицо и диковатые глаза лишь подчеркивали сходство.
Бланшар сразу же предложил Тимку присоединиться к братству буканьеров. И конечно же получил согласие: а куда денешься? А поскольку Тимко на острове был человеком новым и не знал ни его обычаев, ни животных, на которых предстояло охотиться, Гуго милостиво позволил ему поселиться рядом. Но в свой шалаш он Тимка не взял; Отшельник лишь помог ему соорудить жилище, по своей простоте не имеющее равных, – несколько жердей, составленных конусом и накрытых сверху сырыми бычьими шкурами. И все. Боковых стенок как таковых не предполагалось. Шалаш спасал лишь от дождя, но не от ветра. Впрочем, в этом имелся свой резон – климат на Эспаньоле был жарким и влажным, и спать на воздухе гораздо приятней, чем в душном помещении, закрытом со всех сторон.
Гуго под будущие доходы от охотничьего промысла купил Тимку все, что необходимо буканьеру, в том числе и короткое ружье-фузею устрашающего калибра. Из него можно было одним выстрелом остановить бегущего быка. Убойная дальность стрельбы составляла примерно сто двадцать саженей, а прицельная – двадцать пять.
Такие ружья буканьеры заказывали во Франции; лучшим мастером считался Браши из Дьеппа. Стоило это недешево – более тридцати ливров. Порох у вольных охотников тоже был особенный. Его делали на заказ только во французском Шербуре, где имелись специальные фабрики. Буканьеры хранили его во флягах из тыкв или в трубках из бамбука, залепленных с обоих концов воском. Любое судно, отправлявшееся из Франции на Мейн, обязано было доставить туда не меньше шести буканьерских фузей.
Первая же охота показала, что Тимко хорошо умеет скрадывать зверя и метко стреляет. Мало того, он умудрился здорово удивить Гуго. Буканьеры управлялись со своими ружьями весьма ловко, быстро перезаряжали и успевали сделать по два выстрела за то время, пока солдат колониальной армии делал только один. А у Тимка получалось три, а то и четыре – война многому его научила.
Весь секрет заключался в методе заряжания ружья. Для этого нужно было раскусить бумажный патрон с порохом, к которому прилагалась круглая пуля, – ее держали во рту, в ствол высыпали порох, а бумажную обертку использовали как пыж. Затем заряд уплотнялся шомполом, после чего в дуло закатывалась пуля и крепилась, чтобы не выпала, еще одним пыжом. Процесс был небыстрым, что в сражении делало стрелка сильно уязвимым; да и на охоте от этого часто зависела его жизнь – разъяренный зверь-подранок не будет дожидаться, пока человек приготовится к следующему выстрелу.
Вместо того чтобы уплотнять заряд шомполом, Тимко делал это хорошим ударом приклада о землю. А пыжи вообще не загонял. Оставалось только насыпать пороху на полку, прицелиться и нажать на спуск. Но были и свои нюансы. Для таких фокусов подходил лишь первоклассный порох – как тот, что производился в Шербуре или на родине Тимка. Другой просто не мог воспламениться из-за малой плотности. А поскольку без пыжа, удерживающего пулю, она могла выкатиться из ствола в любой момент, нужно было стрелять из лежачего положения или с колена…
Мысли и воспоминания Тимка прервал тихий хруст. Он насторожился. В чаще по другую сторону поляны что-то двигалось, но за плотной зеленой завесой нельзя было рассмотреть, что именно. Но вот среди ветвей колючего кустарника показалась голова быка. Он словно почувствовал неладное и не торопился покинуть свое убежище.
Тимко даже не шевельнулся, лежал, затаив дыхание, как бревно. Пока бык не выйдет на лужайку, стрелять нельзя. Пуля может задеть ветку и уйти в сторону, только ранив животное. Бык убежит, ищи его потом…
Бык долго стоял в полной неподвижности, принюхиваясь и всматриваясь в зеленую стену, за которой могла таиться смертельная опасность. Тимко постарался ни о чем не думать: вдруг этот хитрец может читать человеческие мысли? Но вот бык шумно вздохнул и наконец явил себя во всей красе.
Он и впрямь был прекрасен – будто лесное божество. Огромные рога, почти черные у основания и цвета светлого янтаря на концах, казались короной, светло-коричневая шкура лоснилась, под ней играли мощные мышцы. Он был в белых «чулках», а на лбу у него светилось, как звезда, белое пятно.
Величественно оглядевшись, бык принялся пастись. Тимко прицелился… и вдруг опустил ружье. Ему было не то чтобы жалко убивать великолепное животное; он подумал, что такой царственный бык должен погибнуть в бою, как воин. Много ли чести для охотника выстрелить в такого красавца из засидки?
Приняв решение, Тимко немедленно привел его в исполнение. Гибко и бесшумно поднявшись, он вышел на поляну в нескольких шагах от быка. Все это Тимко проделал словно во сне; ни один охотник в здравом уме не преградит путь огромному зверю, который в ярости способен горы свернуть, а уж от человека вообще может оставить только мокрое место.
Бык медленно поднял широколобую голову и глянул на Тимка. Тот тоже смотрел на животное, не отрываясь, готовый в любой момент выстрелить. Он ждал, когда бык бросится на него. Конечно, это чистое безумие, но Тимка словно переклинило; его душа вдруг наполнилась всеми пережитыми горестями, и жизнь, за которую ему часто приходилось цепляться руками, ногами, а то и зубами, показалась ему пустой и ненужной.
Обмен взглядами длился будто целую вечность. И человек, и животное словно превратились в статуи. Тимко невольно подивился: выражение больших бычьих глаз было вполне осмысленным. Но вот бык шумно фыркнул, развернулся и неторопливой поступью направился к зарослям. Стрелять ему в зад было абсолютной глупостью – это значило стать посмешищем среди буканьеров, – и Тимко тупо пялился вслед быку, не в силах осознать, что произошло, до тех пор, пока животное не скрылось в чаще.
– Фух! – сказал он и сел, вернее, почти упал на землю.
От огромного напряжения у него задрожали руки и ноги, а в голове творился настоящий ералаш. «Если я кому-нибудь расскажу об этом, меня сочтут лжецом, – подумал Тимко. – Лучше промолчу… Но мне кажется, что эта громадина не совсем бык. Как он на меня смотрел! Бр-р!.. – он вздрогнул. – Ей-ей, взгляд, как у человека. Да-а, дела… Вот и не верь в старинные сказания, что у животных есть душа и даже особый язык, непонятный людям».
