Немного успокоившись, Тимко покинул колючие заросли, смирившись с мыслью, что день пропал зря. Но иногда удача сама ищет тех, кого хочет облагодетельствовать. Едва Тимко вошел в небольшую рощицу, как ему попался годовалый бычок. Новоиспеченный буканьер не промахнулся – пуля попала точно в сердце животного. Тимко обрадовался: мясо молодого быка ценилось очень высоко, даже выше нежного мяса телок.
Разделка туши не заняла много времени. Сняв кожу, Тимко начал резать мясо на тонкие длинные полоски, начиная с головы. Когда сложил лучшие куски на подстилку из свежесрезанных веток, он почувствовал, что здорово проголодался. Тимко разжег костер, дождался, пока в нем останутся одни уголья, и опустил в кострище кости быка. Спустя полчаса обед был готов. Все это время он следил, чтобы кости не загорелись, и сбрызгивал их водой из фляги-тыквы.
Тимко приготовил любимое лакомство буканьеров – запеченный костный мозг. Некоторые охотники, тот же Гуго, ели его на завтрак, чаще всего сырым, но Тимку казалось, что это чересчур, да и зачем, когда недолго развести костер, а сухих дров вокруг – сколько хочешь. Раздробив кости с помощью камней и насытившись, он с удовольствием закурил; уж чего-чего, а табака здесь хватало. Он рос прямо под ногами. Обычно буканьеры на охоте не курили: звери чуяли запах дыма на большом расстоянии и убегали, забивались поглубже в лесные дебри. Но Тимко свое дело сделал, поэтому мог курить безбоязненно.
Табак у него был особенный. Тимко готовил его по старинному рецепту, как это делали отец и дед. К сожалению, здесь он нашел не все нужные травы, которые росли на Украине, и пришлось заменить их на местные; тем не менее табак получился знатным. Даже Гуго, привыкший к горлодеру без всяких приятных добавок, стал наполнять свой кисет смесью Тимка. Конечно же делал он это без спросу – какие могут быть счеты с компаньоном? – но по довольному виду угрюмого молчуна было понятно, что курево пришлось ему по душе.
Перекурив, Тимко начал собираться в обратный путь. Он соорудил волокушу, потому что унести на плечах все мясо не представлялось возможным – бычок был молодым, но упитанным. Волокуша представляла собой две толстые жерди и поперечину; Тимко связал их лианами таким образом, что получился вытянутый треугольник; на том конце, где жерди скрепляла поперечина, он сплел из гибких прутьев площадку. Уложив на нее мясо и прикрыв его травой, чтобы мухи не садились, он впрягся в эту импровизированную телегу без колес и потащил ее по едва приметной тропке, которую сам же и протоптал за те два года, что жил и охотился на Эспаньоле.
Возвратившись к своему шалашу, Тимко начал готовить букан. Дело это было непростое, у каждого буканьера имелись свои секретные рецепты засолки, копчения и вяления мяса, которыми они делились с другими не очень охотно, даже Гуго, хотя относился он к Тимку по-дружески. Но бывший запорожец тоже был не лыком шит; казаки умели коптить мясо не хуже буканьеров.
Первым делом Тимко нарубил зеленых жердей и сложил их несколькими слоями в виде куба поверх прочной деревянной рамы на стойках высотой в два фута так, что получилась объемная решетка-ящик с узкими окошками-щелками. Вся эта конструкция возвышалась над ямой, где горели сырые поленья; вернее, не столько горели, сколько дымили. После этого Тимко разложил полосы мяса поверх куба и посчитал первый этап законченным. Жерди были сырыми, поэтому только тлели и выделяли сок, не давая мясу подгореть. Оставалось лишь поддерживать огонь в яме, что было далеко не просто.
Настоящий сочный букан, который пользовался среди флибустьеров
[33] и корсаров наибольшим уважением и высоко ценился, получался из несоленого мяса. Но, чтобы его приготовить и чтобы копченое мясо долго хранилось, требовалось большое мастерство. Обычно буканьеры клали в костер кожу, жир и кости убитых быков, чтобы дым был плотней и мясо приобрело приятный аромат. А еще в огонь бросали корешки разных растений и травы. Это как раз и являлось главным секретом, который Тимко разгадал без помощи Гуго Бланшара, – у того была своя, отдельная коптильня, к которой во время копчения мяса он никого не подпускал.
Определив вырезку на букан, Тимко занялся обедом. Это не требовало ни особого умения, ни затраты сил: куски мяса, которые не пошли на букан, он слегка посолил, насадил на вертел и поставил на костер, чтобы зажарились. А потом прилег на подстилку из камыша, закурил и задумался. Почему-то на ум пришла Ядвига, и Тимко почувствовал, как в горле образовался комок.
Как давно это было… Любовь, объятия, поцелуи, наконец, близость… И клятвы о вечной любви и верности. Сколько их было! И от всего этого осталась лишь горечь воспоминаний…
Глава 3. Тортуга
Мишель де Граммон сидел на палубе возле небольшого круглого столика из ценных древесных пород, меланхолично потягивал вино из серебряного кубка на высокой ножке и как зачарованный глядел на предзакатное небо. Он любил потрясающее буйство красок, которое природа Мейна являла человеческому взору ранним утром, когда всходило солнце, и на закате. Эта любовь произрастала из детства. Увидеть рассвет на улице Могильщиков не представлялось возможным. Дома там стояли так близко, что женщины судачили о своих делах, не выходя на улицу, – до пояса высунувшись из окон. А уж те, которые жили на верхних этажах, и вовсе могли при надобности передать друг дружке из рук в руки сковородку, солонку или еще что-нибудь. Солнце освещало улицу Могильщиков только в полуденные часы, и то недолго, потому что она напоминала узкое горное ущелье.
В конечном итоге юный Мишель нашел выход из положения. Проснувшись ранним утром, он бежал к церкви Сен-Сюльпис и забирался на колокольню, распугивая гнездившихся там голубей. Обычно людей в эти часы было немного, и никто не замечал мальчика, который карабкался по стене высокой башни, как белка. Оказавшись наверху, Мишель с непонятным восторгом и замиранием сердца следил, как огромный малиновый шар постепенно выползает из-за горизонта и заливает мир золотым светом. Но еще больше ему нравился закат, когда уставшая природа готовилась отойти ко сну. В такие минуты Мишеля охватывало странное предчувствие чего-то необычайного, каких-то увлекательных и опасных приключений, которые ждали его впереди.
…В черном парусе прореха,
Но шторм не остановит нас.
Совесть нам уж не помеха,
И короли нам не указ!
Пятнадцать человек на сундук мертвеца,
Йо-хо-хо, и бутылка рома!
Пей, и дьявол тебя доведет до конца,
Йо-хо-хо, и бутылка рома!
Мишель невольно поморщился; он не очень жаловал эту пиратскую песню. Она была грубой, не такой изысканной, как веселые песни вагантов
[34], к которым он имел пристрастие. Но команда его корабля как раз начала разбирать снасти после авральных работ, а дело это нелегкое, приходилось, что называется, рвать жилы, поэтому песня пришлась в самый раз.
