Селение оказалось немаленьким. Примитивные хижины стояли на столбах, стены представляли собой переплетенные жерди, а крыши – пальмовые листья, не пропускающие воду. Корсаров индейцы встретили настороженно и даже враждебно. Де Граммон заметил, что между хижинами снуют вооруженные копьями и луками молодые люди, но его отряд сопровождали в основном дети, которые всегда очень любопытны. Вождь с золотой пластиной-бородкой привел их к сооружению, напоминающему длинный сарай. Реми Гайлар шепотом объяснил, что это место для общих собраний племени. Возле него лежали окоренные колоды, заменявшие индейцам скамьи. Вождь предложил Мишелю и его спутникам отдохнуть, а сам скрылся в большой хижине. Туда же проследовали и несколько старейшин – посовещаться, как понял де Граммон.
Вскоре юная индианка принесла им большой калебас – сосуд из тыквы, в котором пенилась холодная желтоватая жидкость, и три маленьких кружки-тыковки. Мишель де Граммон уже знал, что это кашири. Он готовился из сока пальмы асаи. Алкоголя в кашири было совсем мало, но если пить без меры, то этот невинный прохладительный напиток валил с ног. Индейцы хорошо умели готовить различные напитки, а из бананов и ананасов они делали превосходное вино, куда добавляли дикий мед.
Особенно крепкое вино получалось из сока винной пальмы. Чтобы добыть сок, в сердцевине срубленной пальмы вырезали четырехугольное отверстие, расширенное в средней части. Эту дыру называли бочкой. В ней толкли мякоть до тех пор, пока она не разбухала, а затем вычерпывали сок руками. Когда Реми Гайлар рассказывал, как готовят этот напиток, он аж причмокивал.
Велев Пьеру Лагарду и Гайлару не увлекаться кашири и держать оружие наготове, де Граммон приготовился ждать, как отнесется к его просьбе совет старейшин. Мишель знал от Гайлара, что вождь не имеет права принимать важные решения без согласия уважаемых соплеменников.
Тем временем обыденная жизнь селения продолжалась. Женщины занимались своими делами и, казалось, совсем не интересовались белыми пришельцами. Лишь изредка быстрый и острый взгляд, брошенный в сторону корсаров, выдавал их жгучее любопытство. Тем не менее даже малые дети не досаждали, разбежались кто куда. Не было видно лишь мужчин и юношей. И де Граммон знал, где они, – рассыпавшись по сельве, с оружием в руках охраняют подступы к деревне.
Это его сильно тревожило. Конечно, оружие у индейцев было примитивным, но среди зарослей луки не менее эффективны, чем мушкеты. И потом, чтобы перезарядить мушкет, требуется время, за которое индеец может выпустить десяток стрел. А уж стреляли дикари потрясающе точно. Мишелю де Граммону однажды показывали весьма необычные стрелы туземцев – толстые, окрашенные в красный цвет, словно лакированные прутья почти в палец толщиной и около восьми футов длиной. На одном конце сухожилиями был привязан деревянный крючок, в который вставлялся кремень, на другом крепилась трубочка, заполненная мелкими камешками. Когда стрела летела к цели, эти камешки гремели. Но самое страшное, что наконечники некоторых стрел были смазаны ядом.
Совещание длилось не менее часа. Наконец из общественной хижины вышел вождь и торжественно заявил, что дары белых людей племя принимает. Это означало, что между индейцами и корсарами на время подписан мирный договор и проводника Мишель получит…
С высоты своего насеста де Граммон увидел паруса пиратской эскадры раньше, чем испанцы. Конечно, мелкие посудины корсаров не шли ни в какое сравнение с большими двухпалубными фрегатами, защищавшими барки с ловцами жемчуга. Но у эскадры под общим командованием Филиппа Бекеля была задача по возможности не вступать в ближний бой с кораблями испанцев, а лишь обстреливать их издали и делать вид, что корсары решились напасть на жемчужную флотилию. Все это преследовало лишь одну цель: отвлечь внимание защитников форта от сельвы, за которой они следили денно и нощно. Кроме того, почти все орудия форта были направлены в сторону лесных зарослей, и Мишелю очень не хотелось, чтобы они начали стрелять прежде, чем его люди окажутся на стенах.
Все получилось, как он задумал. Филипп Бекель даже немного переусердствовал. Вернее, не столько он, сколько канонир фрегата «Ла Тромпез». Мишель очень его ценил. Канонира звали Бартоломью, ему довелось поучаствовать под командованием знаменитого нидерландского адмирала де Рюйтера в войне с Англией. У Плимута де Рюйтер сразился с английским флотом под командованием адмирала Эскью и принудил его отступить, не потеряв ни одного судна, тогда как англичане лишились трех кораблей и больше тысячи солдат. Бартоломью так удачно отстрелялся, что английский пятидесятипушечный линейный корабль третьего ранга, получив изрядную пробоину, начал тонуть и удержался на плаву лишь благодаря опытному капитану, приказавшему перетащить орудия на другой борт, – корабль выровнялся, но из боя ему пришлось выйти. Канонир за меткость стрельбы был отмечен самим де Рюйтером, чем очень гордился.
«Ла Тромпез» опасно сблизился с флагманским фрегатом, и Бартоломью ударил шрапнелью, выкосив десятка два испанских матросов. Разъяренный командующий принял отвлекающий маневр корсаров за настоящее сражение, и со всем пылом обрушился на эскадру Филиппа Бекеля. Но пираты не стали ввязываться в схватку, а начали поспешно уходить в сторону открытого моря. Испанцы бросились в погоню. А вот этого нельзя было допускать.
Как и предполагал Мишель де Граммон, все защитники форта сгрудились на стене, обращенной к морю, чтобы полюбоваться представлением, напоминавшим навмахию, – морское гладиаторское сражение Древнего Рима. Испанские солдаты не сомневались, что победа будет за более многочисленной и хорошо оснащенной испанской флотилией. Мишель быстро слез вниз и приказал:
– Штурмовой отряд – вперед!
Пираты выскочили из зарослей и помчались к стенам как гончие псы. Впереди неслись пять человек с длинными жердями в руках. Оказавшись возле форта, каждый из них взялся за один конец жерди, а четверо корсаров – за другой. Еще мгновение, и пятеро пиратов побежали по стене, держась за жердь, на которую налегали их товарищи. Наверху они быстро закрепили веревки, сбросили их вниз, и следующая партия пиратов – уже с мушкетами – пошла на штурм форта.
Испанцы заметили неладное лишь тогда, когда почти весь отряд Мишеля забрался на стены. Раздался вопль, в котором смешались ярость, удивление и ужас, в ответ ему грянули выстрелы из пиратских мушкетов. На небольшом расстоянии промахнуться сложно, и первый же залп выкосил половину защитников форта. Не желая рисковать людьми, Мишель приказал не ввязываться в рукопашную схватку, а продолжать расстрел беззащитных испанцев. Вскоре все было кончено. Опьяневшие от запаха крови, пираты добивали раненых, ломали замки и засовы в сокровищнице, где хранился жемчуг.
Когда наконец корсары ворвались в хранилище, то остолбенели от радости – перед ними стояли два больших сундука, почти доверху набитые отборным жемчугом! В первом лежали горошины молочно-белого цвета, во втором – черные. А на самом верху красовалась огромная черная жемчужина, в которой словно светился крошечный алый огонек. Взяв ее в руки, Мишель поклялся всеми святыми, хотя не очень-то в них верил, что она достанется ему. Де Граммону показалось, что он достиг того, к чему стремился всю жизнь…
