* * *
Между тем, как только мятежный сын Митридата Махар узнал о том, где находится с войском отец и что он вот-вот может появиться на Боспоре Киммерийском, как сразу впал в страшную панику. Очевидно, что царевич не был храбрым человеком. Махар мог предать, ударить в спину, напакостить исподтишка, но сойтись с родителем в открытом бою было выше его сил. Да и воины понтийского гарнизона Пантикапея вряд ли стали бы сражаться против своего законного царя. Стоило Митридату явиться перед ними, как войска сразу же перешли бы на его сторону, оставив предателя в гордом одиночестве. Всё это Махар быстро осознал, заметался, как загнанный зверь, и от страха стал совершать необъяснимые поступки. Сначала он распорядился сжечь флот, который стоял в Пантикапее, а затем, вместо того, чтобы бежать к римлянам, удрал в Херсонес. И если поступок с кораблями можно ещё как-то объяснить, к примеру, тем, что царевич хотел, чтобы они не достались Митридату и тот не организовал за ним погоню, то бегство в Херсонес логике не поддаётся. Ведь если граждане города не захотят ссориться с Митридатом, то им ничто не помешает выкупить свой покой головой предателя.
Тем временем Евпатор взял корабли у меотов и ахейцев, погрузил на них свои войска и отплыл в Пантикапей. Город сдался без боя и открыл ворота понтийской армии. Укрепившись на акрополе, Митридат тут же распорядился послать суда в погоню за Махаром. Зря царевич старался и жег корабли, царь всё равно привёл с собой большой флот. Положение изменника становилось безвыходным. Зная отношение отца к предателям и не желая попасть к нему в руки живым, бывший наместник Боспора покончил с собой. Поскольку справедливо опасался, что граждане Херсонеса его выдадут. Когда же началось следствие по делу об измене наследника, то Митридат проявил исключительную принципиальность. Всех приближённых Махара, которых он сам назначил советниками к сыну, Евпатор велел казнить, а тех, которые считались личными друзьями царевича и верно ему служили, распорядился отпустить на все четыре стороны.
В скором времени на Боспоре Киммерийском завершился жизненный путь и другого сына Митридата, Ксифара. Того самого, ради спасения которого Стратоника открыла ворота крепости Помпею и выдала царские сокровища. Ксифар не злоумышлял против родителя, как Митридат Младший, и не плёл заговоры в пользу римлян подобно Махару, а просто оказался заложником взаимоотношений между отцом и матерью. Частые измены родных и близких ему людей настолько ожесточили Митридата, что он отстранился от них, опасаясь нового предательства, и смотрел на свою родню, как на чужаков. Складывается такое впечатление, что царь уже не видел существенной разницы в том, кем ему приходится человек – родственник он Митридату или нет. Для Евпатора теперь это был просто подданный. Поэтому, когда царь узнал о том, что Стратоника последовала за его войском через Кавказ и находится на другом берегу Боспора Киммерийского, в Фанагории, то он послал ей приглашение явиться в назначенное время на берег. И когда жена пришла, то прямо у неё на глазах, на противоположном берегу пролива, по приказу отца был убит Ксифар. Тело его бросили непогребённым прямо на месте убийства. Аппиан ничего не говорит о том, что испытал при этом царь, историк просто констатировал сам факт: «Так он не пожалел своего сына для того, чтобы причинить мучение погрешившей против него».
* * *
После того как Евпатор обосновался в Пантикапее, он почувствовал себя достаточно уверенно. Царь отправил к Помпею послов с предложением выплаты постоянной дани, если ему вернут Понт. Но римлянин был непреклонен, он требовал безоговорочной капитуляции и личного появления царя в его ставке. На что получил гордый ответ Евпатора, который гласил, что пока он остается Митридатом, то никогда на это не согласится. Впрочем, для дальнейшего урегулирования вопроса царь обещал прислать к Помпею кого-то из своих сыновей и нескольких советников. Но дальше этого дело не пошло и заглохло, так и не начавшись.
Зато своё внимание Митридат уделил другим, вовсе не мирным процессам. По всей стране ковали оружие, изготавливали доспехи, собирали метательные машины и проводили набор в войска, причем брали не только свободных, но и рабов. Всё население поголовно обложили новыми налогами, выколачивая деньги на грядущую войну. И всё было бы ничего, но в самый ответственный момент царь заболел: «Страдая какой-то болезнью – нарывами на лице, – он обслуживался тремя евнухами, которые только и могли его видеть» (Аппиан). Стоило ослабнуть твёрдой руке царя, как сборщики налогов начали творить беспредел и пошёл поголовный грабёж местного населения, поскольку чиновники начали путать свой карман с государственным. В итоге по всей стране вспыхнуло недовольство.
Однако, пока Митридат болел, царские стратеги продолжали активные действия в Таврике, приводя под руку Митридата города и крепости. Когда же он выздоровел, было решено подчинить Фанагорию – большой город на восточном берегу Боспора Киммерийского. Армия Евпатора к этому времени уже насчитывала 36 000 воинов, разделенных на 60 отрядов по 600 человек в каждом. Цифра огромная для этого региона. Поэтому у царя были все шансы на успех. К тому же акрополь Фанагории был уже занят войсками под командованием царского сына Артаферна, при котором находились остальные братья и сестры.
Но когда в Фанагорию стало входить подкрепление, посланное Митридатом, в городе вспыхнул мятеж. Судя по всему, он был достаточно хорошо спланирован, потому что, когда предводитель восставших, Кастор, бросил клич атаковать понтийцев, горожане были к этому готовы и разгромили отряд. Но сыновья Митридата продолжали удерживать акрополь, и тогда фанагорийцы решили проблему радикально – обложили вершину горы, где стояла крепость, деревом и подожгли. Царские сыновья – Артаферн, Дарий, Ксеркс и Оксатр вместе со своей сестрой Эвпатрой, – не желая изжариться в этом пекле, сдались восставшим, которые не стали убивать столь ценных заложников. Однако упорные бои неожиданно вспыхнули в районе порта, где дочь Митридата Клеопатра с отрядом своих телохранителей оказала горожанам отчаянное сопротивление. Даже суровый отец восхитился отвагой дочери и послал ей на выручку корабли. И хотя Клеопатра была спасена, дело приняло очень скверный оборот, поскольку дурной пример Фанагории оказался заразителен. В Таврике и Прикубанье стали вспыхивать восстания против Митридата, а города стали отпадать от его державы один за другим.
С Фанагорией связано ещё одно очень интересное событие. В 2005 г. во время исследования той части древнего города, которая оказалась под водой, был обнаружен мраморный постамент статуи, на лицевой стороне которого была надпись: «Гипсикрат, жена Митридата Евпатора Диониса, прощай». Судя по всему, речь идет о той самой Гипсикратии, которая напоминала легендарную амазонку и сопровождала Митридата после поражения в битве при Дастире. Вряд ли мы когда-либо узнаем, почему она оказалась похороненной именно в Фанагории. Погибла ли в бою с восставшими фанагорийцами, или же умерла по какой другой причине. Гадать бесполезно, просто интересно отметить тот факт, что рассказ Плутарха о верной спутнице царя нашёл неожиданное подтверждение.
Между тем ситуация продолжала резко ухудшаться. Феодосия, Херсонес, Нимфей и множество других более мелких укреплений и населённых пунктов отказались признавать власть царя. Но самым страшным было то, что началось брожение в войсках. Воины были недовольны всем – и трудностями предстоящего похода, и постоянным пребыванием в лагерях, и суровостью стратегов во время военной подготовки. Те же солдаты, которые были набраны из местных, выражали протест против растущих налогов и воровства царских чиновников. Но главным объектом недовольства армии был всё-таки поход в далёкую Италию: «Его войско колебалось вследствие, главным образом, самой грандиозности этого предприятия; не хотелось им также отправиться в столь длительное военное предприятие, в чужую землю и против людей, которых они не могли победить даже на своей земле. О самом Митридате они думали, что, отчаявшись во всем, он предпочитает умереть, совершив что-либо значительное, как прилично царю, чем окончить свои дни в бездействии».
